В этот момент я не понимал, как польстили мне обстоятельства. Если бы я не уехал прочь, у меня в запасе оставался бы лишь один день, чтобы жить, дышать и лелеять выдумки. Может быть, мне стоило остаться? На земле под табличкой лежала пара увядших красных гвоздик, потрепанная игрушечная собака и еще несколько вещей. Лихорадочно стремясь заполнить чем-то новую пустоту внутри, я начал читать имена погибших.
Моя старая, полубезумная соседка, которая каждый день рассказывала мне одно и то же о своем ребенке, который никогда к ней не заходил. Она всегда носила чёрные платья и повязывала на голову чёрные платки, словно облачаясь в ежедневный траур по своему не вернувшемуся сыну. Молодая семья со второго этажа. Они умерли в один день, но в силу неизбежного не успели пожить долго и счастливо. Супруги были так похожи друг на друга, что первое время я думал, что они брат и сестра. Они любили решать всё чуть позже и годами не платили за квартиру. Но 20 ноября в 3.15 их «чуть позже» было раздавлено кирпичами, оборвалось подобно пульсу. Вместе с пульсом. Нет, этого не могло случиться…
У девочки, их дочки, были белокурые, пшеничные волосы, которые мама заплетала в две тоненькие косички. Девочка любила носить на руках маленького пса, который всё скулил в силу своей не по-собачьи хрупкой натуры. Вот пожилая чета, которая без памяти любила театральные постановки, музеи с пыльными драпировками и друг друга. Одинокий старик, который в последние дни своей жизни любил лишь свою худую кошку с торчащими ребрами и каждый вечер новую бутылку портвейна.
Глаза заволокло слезами. Мой шахматист-любитель, единственный, кто учил меня логике рассудка, кто проводил со мной задумчивые шахматные вечера, кто с молчаливой уверенностью парировал каждый ход, и он тоже здесь. Нет. Нет. Нет.
НЕТ. Я увидел в списке своё имя.
Меня бросило в дрожь, кружилась голова, подчиняя меня лжи искаженной перспективы. Пытаясь вернуть равновесие, я не верил своим глазам. Я вновь и вновь перечитывал короткую строку, желая удостовериться, что не прав. Буквы не врут, мраморные слова не содержат даже грамматических ошибок. Мой город вычеркнул меня из списка живых, прорезав мемориальную доску моим именем, абсурдом, нависшим над развалинами. Неужели всё, что мне осталось от прошлого – тоже – одни развалины?
Я уезжал, не зная, вернусь ли назад, но в своем рюкзаке, во внутреннем кармане с атласной подкладкой я хранил старую, но едва ли тронутую ржавчиной связку ключей с брелком в виде футбольного мяча, оставшимся ещё с детства. Всё это время я хранил ключи от несуществующих дверей. Их нет – нет – нигде нет.