Каждая добродетель имеет привилегии: например, привилегию подложить собственную связку дров в костер осужденного.
Редко ошибешься, если исключительные поступки будешь объяснять тщеславием, посредственные – привычкой и мелкие – страхом.
Кто изведал безнравственное в соединении с наслаждением – как человек, имевший сластолюбивую юность, – тот воображает, что добродетель должна быть связана со страданием. Кого, напротив, сильно терзали его страсти и пороки, тот мечтает найти в добродетели покой и душевное счастье. Поэтому возможно, что два добродетельных человека совсем не понимают друг друга.
Аскет делает из добродетели нужду.
Когда добродетель выспится, она встает более свежей.
Люди не стыдятся думать что-нибудь грязное, но стыдятся, когда предполагают, что им приписывают эти грязные мысли.
Как только благоразумие говорит: «Не делай этого, это будет дурно истолковано», – я всегда поступаю вопреки ему.
Для меня не должно быть человека, к которому я испытывал бы отвращение или ненависть.
Я ненавижу людей, не умеющих прощать.
Противоположностью героического идеала является идеал гармонической всеразвитости – прекрасная противоположность и вполне желательная! Но идеал этот действителен лишь для добротных людей (например, Гете).
Причинять боль тому, кого мы любим,– сущая чертовщина. По отношению к нам самим таково состояние героических людей: предельное насилие. Стремление впасть в противоположную крайность относится сюда же.
Люди, стремящиеся к величию, суть по обыкновению злые люди: таков их единственный способ выносить самих себя.
Стремление к величию выдает с головой: кто обладает величием, тот стремится к доброте.
Кто хочет стать водителем людей, должен в течение доброго промежутка времени слыть среди них их опаснейшим врагом.
Покуда к тебе относятся враждебно, ты еще не превозмог своего времени: ему не положено видеть тебя – столь высоким и отдаленным должен ты быть для него.
Видеть и все же не верить – первая добродетель познающего; видимость – величайший его искуситель.
Когда морализируют добрые, они вызывают отвращение; когда морализируют злые, они вызывают страх.
«Добро и зло суть предрассудки Божьи», – сказала змея. Но и сама змея была предрассудком Божьим.
«Религиозный человек», «глупец», «гений», «преступник», «тиран» – все это суть дурные названия и частности, замещающие кого-то неназываемого.
Можно с одинаковым успехом выводить свойства добрых людей из зла, а свойства злых людей из добра: из какого же контраста вывести самого Ларошфуко!
«Есть герои как в злом, так и в добром» – это совершенная наивность в устах какого-нибудь