трагедии. Век, полный опасностей, какой теперь начинается, и в котором храбрость и мужественность получают большее значение, может быть, мало-помалу снова сделает души жесткими, так что им понадобятся трагические поэты, но теперь они несколько излишни, если употребить мягкое выражение. Может быть, и для музыки придет некогда лучшее время – тогда, когда художникам придется обращаться с нею к людям с вполне развитой личностью, твердым, страстным, – а к чему музыка теперешним непостоянным, непоседливым, недоразвившимся, полуличным, любопытным, похотливым душонкам уходящего века?
Панегиристы труда. Когда я слушаю или читаю восхваления «труда», неутомимые речи о «счастье труда», я вижу во всем этом ту же самую заднюю мысль, как и в похвалах общеполезных безличных деяний: страх пред всякой индивидуальностью. В сущности же чувствуют теперь, что «труд», – подразумевается тот суровый труд с утра до вечера, – есть лучшее средство удерживать каждого в известных рамках и мешать развитию независимости. Он требует необыкновенно большого напряжения сил и отвлекает человека от размышлений о себе; от мечтаний, забот, любви, ненависти; он ставит ему перед глазами постоянную маленькую цель и дает легкое и постоянное удовлетворение. Таким образом, общество, где будет развит постоянный упорный труд, будет жить в большой безопасности, а безопасность – для нас высший рай. А теперь! О, ужас! именно «работник» сделался опасным! Везде кишат «опасные индивидуумы»! И следом за ними – опасность опасностей – individuum!
Моральная мода торгового общества. Позади основного положения теперешней моральной моды: «моральные поступки суть поступки вытекающие из симпатии к другим», – я вижу действие социальной склонности к трусости, которая таким образом маскируется интеллектуально. Эта склонность считает высшей, важнейшей и ближайшей задачей избавить жизнь от всякой опасности и требует, чтобы каждый всеми силами содействовал этому; потому все те поступки, которые имеют целью всеобщую безопасность и чувство безопасности, получают предикат «хороших». Как мало, однако, радости должны испытывать теперь люди, если высший нравственный закон предписывается им такой тиранией трусости, если они беспрекословно позволяют ей приказывать себе смотреть мимо себя и зорко следить только за чужими бедами и за чужими страданиями! При такой страшной цели – стесать у жизни все острое и выдающееся – не становимся ли мы на дорогу самую пригодную для того, чтобы превратить человечество в песок? Песок! Мелкий, мягкий, бесполезный песок! Таков ли ваш идеал, вы, провозвестники альтруизма? А между тем остается без ответа вопрос: полезнее ли бывает для другого то, если ему постоянно и непосредственно содействуют и помогают (однако эта помощь бывает всегда поверхностна, где отношения между этими лицами не превращаются в тиранию) или когда образуют из себя самого нечто такое, на что другой смотрит с удовольствием, на как бы прекрасный, спокойный, в самом себе замкнутый сад, имеющий высокие стены для защиты от уличной пыли, но в то же время и гостеприимные двери.