С этими словами Петр кивнул, прощаясь, и отвернулся от патриарха, вернувшись к изучению Евангелия.
Иоаким с минуту постоял, продолжая переваривать и обтекать, после чего поклонился царственной спине и молча вышел. Оставив юного царя в покое.
— Поговорили? — Спросила Наталья Кирилловна, встретив патриарха, вышедшего от сына.
— Поговорил. — Кивнул он с задумчивым видом. — Дочь моя, я должен все обдумать. Слишком уж сильны изменения.
— И как же нам быть?
— Живите как жили. Просто помните, что сын ваш более не дитя неразумное, а взрослый муж.
— Неужели все так серьезно?
— Более чем, — буркнул патриарх и пошел далее. Вести разговоры ему было совсем не с руки. В своей бы голове порядок навести…
Вечером того же дня
Петр же, дождавшись ухода патриарха, направился к матушке держать с ней совет, стараясь, как говорил герой в исполнении Папанова, ковать железо не отходя от кассы. Ведь на войне что главное? Правильно, инициатива. Упустишь и все — тебя обошли и разбили.
— Матушка, можем ли мы незамедлительно переехать в Преображенское?
— В Преображенское? — Удивилась царица–мать. — Но зачем?
— Вам понравилось, что творилось месяц назад? Хотите снова увидеть озверевших, пьяных стрельцов, которые будут решать кому из бояр жить, а кого растерзать? — Твердо, даже с некоторым нажимом сказал Петр.
— Государь, — с волнением произнес Федор Юрьевич Ромодановский, присутствующий тут же. — У вас есть известия о готовящемся заговоре?
— Сведений нет, но есть опасения, — кивнул ему царь. — Матушка?
— Да, сынок, я ему рассказала о том, что случилось утром.
— Кому еще?
— Ему и патриарху.
— Хорошо. Чем меньше людей об этом знают, тем лучше.
— Что вызывает в вас опасения? — Повторил свой вопрос Федор Юрьевич.
— Патриарх. Я не могу поручиться за то, какую сторону он выберет. Ведь церкви намного удобнее, когда святые давно упокоились и про них можно говорить все, что угодно, в зависимости от сиюминутных интересов.
— Петя! — Попыталась одернуть сына Наталья Кирилловна.
— Патриарх Иоаким уже показал, что ради собственных интересов готов растоптать интересы веры, закрывая глаза на чудеса. Взять хотя бы дела с Анной Кашинской. Чудо ведь нетленное тело. Без попустительства Всевышнего такое произойти не могло. Однако он закрыл глаза на сие лишь потому, что у ее мощей пальцы были сложены двоеперстно. Как, впрочем, и на всех старых иконах, что византийского образца, что римского. Поэтому я не доверяю ему, ибо не известно, что в нем победит — страсть к укреплению личной власти, для которой лучше бы Бога и не было вовсе, или вера христова. И если что, он сможет дать замечательный повод для Софьи вновь поднять стрельцов.