Самой ценной находкой были несколько гнутых досок от бочки-сельдянки и кусок шпангоута от какого-то разбитого бурей баркаса. Дерево было влажным, но не беда — бывалому охотнику и рыбаку случалось под дождем разжигать костер с одной спички. Раскрыв свой большой «пилотский» складень, Иван вытесывал мельчайшие стружечки, сушил их своим дыханием, грел в ладонях. Заботливо и не спеша укладывал костер, нож дрожал в руках и срывался — скорей, скорей! — но Иван заставлял себя не торопиться.
Наконец костер сложен, теперь нужен только маленький горячий язычок пламени, и когда огонь разгорится как следует, он бросит в него самые сырые щепки, дым поднимется над островом, дым — сигнал бедствия…
Иван подполз к металлической будке. От вспышки к вспышке, с перерывами он смог по буквам разобрать на дверце надпись, грубо намалеванную смолой: «№ 227. Высокий». Очевидно, «Высокий» было название острова, но оно ничего не говорило летчику: разумеется, на его карте все здешние острова не могли быть помечены. Что ж, Высокий так Высокий.
Встав, он не в силах был отвести глаза от вспыхивающего пламени, он застыл, как огнепоклонник: за выпуклыми линзами в ацетиленовой горелке бился трепетный язычок.
Дверь будки была заперта задвижкой, прихваченной болтом и гайкой. Иван налег на задвижку — она не поддалась. Он стал дергать ее, крутить, срывая кожу с пальцев, но задвижка была словно впаяна, влита в дверь. Влажный, насыщенный солью воздух быстро творил здесь свое разрушительное дело, густой слой ржавчины как бы прирастил гайку к болту — тут нужен был гаечный ключ, а не ослабевшие пальцы.
«Ну откройся же, откройся, — просил он. — Ах, ты…»
Дверь не поддавалась.
Соболев в ожесточении принялся бить рукояткой пистолета по задвижке — вид такого близкого и недоступного огня бесил его. Он быстро устал, закружилась голова, дыхание стало хриплым и судорожным, холодная и мокрая одежда жгла тело.
Чуть посветлело, мутный заполярный рассвет, лишенный красок, безжизненно холодный, сочился из низких туч. С площадки, на которой стоял маяк, стало видно, как с одной стороны скала полого уходила вниз, а с другой обрывалась прямо в море — именно к этому обрыву его и прибило ночью. Начался отлив, и из воды выглянула литораль — усыпанная камнями коса, которую нельзя было заметить во время полной воды.
Над камнями, выискивая что-то в воде и осатанело крича, носились чайки. Он видел, как несколько птиц оторвались от камней и, медленно взмахивая крыльями и набирая высоту, полетели вдаль, туда, где свинцовое море утыкалось в белесую мглу. И позавидовал чайкам: они летели к берегу, они не знали ни расстояний, ни голода, ни жажды.