— У меня есть холст и кисти, попробуй, — недоверчиво ответил владелец лавки.
Девушка вынесла мольберт на улицу. Присев на покосившуюся лавочку, она начала рисовать. Высохшая краска плохо ложилась на холст, но девушка день за днём приходила в лавку. Под минорные напевы осеннего ветра девушка рисовала невиданный пейзаж. Владелец лавки неизменно стоял рядом, пытаясь угадать мысли и чувства белокурой девушки, создающей картину. Потерявшая яркость акварель плохо ложилась на полотно. Прохожие, глядя на двух безумцев, раскрашивающих стандартность высохшими красками, нарекли их безумцами.
Однажды чёрные тучи, подгоняемые холодным ветром, погрузили город во мрак, предвещая грозу. Мелкие дождинки сначала несмело, а, почувствовав силу, ретиво забарабанили по скатам крыш и побежали по мостовой. Несколько капель упали на полотно.
— Картина! Она сейчас намокнет! — воскликнула девушка.
Грянул гром, вспыхнула молния, озарив пространство на многие мили вокруг. Внезапно картина ожила, подчиняясь невиданному волшебству. Чародейственная магия жемчужных дождинок оживила и раскрасила не только пруд с лилиями и маленький домик в тенистом парке на полотне, но и невесомую нежность удивительной страны, созданной искусными руками.
Девушка протянула руку:
— Пойдёмте, я нарисовала любовь. Пойдёмте туда, где небо обвенчает нас, чтоб боле никогда не разлучать. Где наша осень станет вечной весной, в которой нежность так божественно тиха. Где заплутавшееся счастье не упорхнёт с рассветом, даруя неподдельную магию чувств. Только там наши безмолвные откровения сольются в единую симфонию по имени Любовь.
Самая адская, но сладостная боль — желанное
рабство души, не поддающееся осмыслению и
выражению каким- либо из существующих
искусств, — называется Любовью.
Если душа есть, — значит, это зачем-то нужно?!
Деревня, в которой произошли описываемые события, мало отличалась от других медвежьих краёв Руси. Она стояла у подножья гор, чьи заснеженные вершины, касаясь облаков, завораживали неприступностью. Геометрия грубо сколоченных домов да убогий уклад жителей, основой которых было безверье или осознание того, что еженощные молитвы не дают результат, являясь пустой тратой времени — вот, пожалуй, и всё, что можно рассказать об этой деревне. Сами жители были обычными — вовремя сдавали нормы, а праздники и выходные — отмечали самогонкой. Многоголосие жизни, задающее вечные вопросы, но никогда не дающее ответ, текло размеренно и чинно в этом, Богом забытом месте.
Предсказуемость бытия — символ постоянства, но является ли упорядочность единственно — возможной формой жизни, если душа мечется в хаосе вопросов?!