Отстрелялся на «хорошо». Дальше его посадили в кабинете для беседы с психологами и психиатрами: вопросы горохом сыпались сразу от четырех докторов напротив. Ни резкие ответы, ни неудачи в решении заковыристых задачек у них реакции не вызывали. Спокойно продолжали тянуть из него все жилы и эмоции. Сам легко догадался — нервная система изношена, мало чего хорошего проявил.
Лишь после всех испытаний ему сказали, что именно психиатры обусловили «добро» на его запуск в горы. Сказали, что Тахир на данный момент существует в идеальном для операции режиме «выживания», обозлен, в любом вмешательстве со стороны видит угрозу и подвох. Зверь-зверем — а это то, что надо.
Проверять его «горное образование» не стали, положившись на наличествующее звание мастера спорта. А зря — ни одного пунктика, правила, ничего насчет гор Тахир и не помнил, а, может быть, и не знал.
Совещание после всех испытаний длилось час — три генерала, куча советников, доктора, тренеры, всех хватало. Он сидел (не курил, чтобы не злить людей), размышлял — чего сам-то хочет, чтоб пустили или отвергли. Решил что в горах плохо, очень, но здесь еще хуже. В моральном плане. А тут его и позвали: сомнений хватает, но решили дать добро. Тахир не улыбался и не кивал. В глазах военных читал одно — все его считали покойником. Младшие чины, от лейтенантов до майоров, не считали нужным этого скрывать. Приносили соболезнования, утешали, иные посмеивались — но тихо, его рукопашный смотрела чуть ли не вся контора.
Тут-то из тренировочных штанов перескочил в новенький мундир Службы контрразведки Казахстана, с полковничьими погонами, позументами, скрупулезно воссозданными российскими (полученными в Москве) наградами и нашивками. Действительно, на служивых форма впечатление произвела — козыряли. Был парадный обед, сауна, затем совещание, уже вечером.
В зальчик набилось человек пятьдесят. Генералов было не меньше половины, что заставило его легонько изумиться: в самостоятельном Казахстане звезды усиленно размножались. Поначалу выступающие докладчики, по два от каждого министерства, пробовали говорить на казахском. У двух русских армейских шишек были переводчики, к Тахиру такового не приставили. Он подошел к начальственному столу, тихо попросил — раз для меня стараемся, говорите на русском, подзабыл я казахский. Косых взглядов получил много, но уважили. Шеф его игнорировал. Заместитель шефа, тоже полковник, в котором Тахир признал вскоре Бориса Пабста, наоборот, активно защищал его, Тахира, интересы. Пабст свободно говорил на казахском. Иногда разворачивался к Тахиру, по-свойски подмигивал.