— Ледышки! — заявила.
Он пошел, сильно качаясь, греть руки и тело к печи.
— Воду в кастрюле нагрей, — посоветовала Марина, — мы такие грязные, вонючие.
Бросал полена в топку, глядя на нее. Девушка сняла джинсы, оставшись в трусиках и шерстяных толстых носках. Она сняла кастрюлю с закипевшей водой, попросила его выйти.
— Там же холодно! — взмолился Борис.
— Ладно, отвернись.
Он отвернулся, но картинка на оконном стекле показала ему, как на корточках над тазиком подмывается Марина. Затем ополаскивает полные, еще крепкие груди, подмышки и шею, бедра и ступни. Окончив вечерний туалет, она опять натянула носки, трусики и майку и залезла на кровать.
Воду для себя ему пришлось заново подогревать. Спешил, когда чуть потеплела, разделся догола и тоже стал мыться. Марина смотрела на него, Борис почему-то смущался, вода холодила, заставляя тело покрыться «гусиной кожей», его плоть скукожилась в комочек. Она смеялась.
— Ну, щас посмеешься у меня! — грозно забормотал он, забираясь на кровать.
От наволочек несло мужским потом, одеяла отдавали кислым запахом сырой шерсти. Ее тело под руками тоже было холодным. Из ближнего окна тянуло ледяным ветерком, и все вместе сильно ему мешало. Места было мало, вдвоем лишь на боку могли лежать. Он, помяв ее грудь, плечи, бедра, попытался заняться делом. Марина отстранилась, потребовала презерватив.
— Где я его возьму? — поразился Борис.
— И у меня нет. Я боюсь не СПИДа, а беременности. Наружу кончай, хорошо?
Бориса покоробило. Он сходил к столу, ощущая босыми ногами холод и сор на грубо струганных досках пола, взял сигареты. Покурил, Марина тоже закурила.
Молча вдавил в беленую известкой стену окурок, дождался, когда она погасит свой бычок, налег на нее. Ворошил пальцами густые волосы на лобке, Марина несколько раз неосторожно давила локтем ему в ребра, Вздрагивала и дергалась от щекотки, затем вцепилась острыми зубами в его плечо. Борис заставил ее развернуться к нему спиной, попытался проникнуть сзади — ее бедра и ягодицы были тверды, как камень.
— Расслабься, ну не мешай же! — шепотом просил он.
Она старалась, но что-то мешало ей расслабиться.
В общем, кутерьма длилась часа три, Они, устав, помогли друг другу достичь финала, но удовольствия и облегчения это не принесло. Борис начал кашлять, его знобило сильнее и сильнее, понял, что успел простудиться на этой проклятой кровати, в объятиях неопытной и малоприятной женщины. Лежали молча, он вставал подкидывать дров, она куталась в вороха одеял, мало заботясь, чтобы и ему укрыться было чем.
— Мне старуха в гостинице, в «Кок-Тюбе», сказала, что Черный Альпинист наказывает женщин за распутство, — вдруг заговорила Марина. — Я лежу и думаю, зачем я тебе поддалась? Он меня не поймет, оскорбится. Разорвет, как кот бедную птичку.