Погода ухудшилась. Заморосил мелкий дождик.
В ходок был запряжен резвый гнедой мерин. Простившись с хозяйкой, я вышел первым и стал поудобнее усаживаться в ходок, гадая: а что наденет хозяин? Может, зипун…
Хозяин вышел одетым в полушубок и сверху в грубый брезентовый плащ. К моему удивлению, в руках он держал охотничью берданку (в квартире я оружия не видел и даже не предполагал, что оно может быть в этом доме).
Обстановка, как говорят, осложнилась, настроение у меня испортилось.
Лошадка бойко тронула с места и резво побежала по еще не намокшей дороге. Чтобы не выдать своего волнения, я стал разговаривать с хозяином о хуторских делах, о скандалах с соседями по уезду. Пашков охотно поддерживал разговор. Настроение у него было неплохим. В Константиновке его ожидали какие-то свои дела, и поездка эта была ему кстати. Я особенно не допытывался. Но Пашков счел нужным объяснить:
— С маслоделом договориться надо. Сбить постного масла к филипповкам (пост перед рождеством).
Стоявшего возле самой повозки Алексея первым заметил Пашков. «Что это, однако, ваш возчик стоит?» — спросил он, показывая вперед кнутовищем. Алексей стоял на условленном месте. Лошадь была впряжена и мирно жевала брошенное в коробок сено. Колесо валялось на земле. Мы остановились.
Я вышел из тележки и пошел к Алексею, Пашков остался сидеть.
Громко спросив, в чем дело, я вполголоса сказал Алексею: «Осторожно, у Пашкова ружье, подходи к лошади, хватай за уздцы, рассупонивай лошадь и отвязывай вожжи, а я буду обезоруживать».
Подойдя к тележке, я выхватил наган и скомандовал: «Ни с места, руки вверх!» В то же время Алексей бросился к лошади. Отбросив в сторону ружье, я велел Алексею взять вожжи и связать задержанного. Затем стали запрягать лошадей в тележку Алексея, сняв колесо с ходка Пашкова. Делали все быстро, молча. Арестованный тоже молчал. Меня удивило, что он мне не задал ни одного вопроса, не закричал.
Дождь усилился и подул холодный ветер, когда мы свернули на дорогу в волостной центр Николаевку.
Алексей лошадей не жалел, от них шел пар. Дорога раскисла, но возчик все гнал и гнал. Часов в десять вечера мы были в Николаевке.
Волостная милиция размещалась в обычном деревянном домике, состоявшем из кухни и комнаты. Дежурил сельский исполнитель с винтовкой.
Назвав себя, я послал исполнителя за старшим милиционером. Пока мы счищали с себя грязь, прибежал в полном вооружении — с шашкой, винтовкой и револьвером — старший милиционер Болкунов.
Освободив от вожжей Пашкова, я усадил его на табуретку, а Болкунова с Алексеем послал в хутор Дермень сделать у Пашковых тщательный обыск, забрать зипун и, если найдется, оружие.