Очнулась девушка на рассвете. Щека прилипла к кожаной поверхности. Веки воспалились от слез, непроизвольно потоком катившихся из ее глаз накануне. Но чуть приподняв голову, она могла видеть приоткрытое окно. Слышать щебетание утренних пташек и шум листвы. И чувствовать. Снова чувствовать… Очень хотелось пить. Ее локти были перетянуты за шеей веревкой так, что выворачивало суставы. Связанные между собой ступни максимально возможно притянуты к ним. Шумное дыхание человека, стоящего рядом, окончательно прояснило сознание. Фирс спросил:
- Готова? - но ответ был ему, похоже, не нужен.
Следом раздался свист палки, и все звуки исчезли, сливаясь в однородный шум. Первый удар пронзил ее тело от пяток до шеи, взорвавшись в мозгу ослепительной болью. Она хотела закричать, но перехвативший горло спазм не пропускал наружу ни звука. И в этот момент ее настиг второй удар. Боль не поглощала друг друга, усиливаясь, и расползаясь по всему телу мучительными волнами. Фирс бил девушку с оттяжкой, тщательно целясь по розовым ступням. Потом она завопила, хрипло, надорвано. Видана все кричала и кричала; это уже даже был не крик боли, а какого-то сумасшествия, остервенения. Затем она опять потеряла сознание.
Холод привел Веду в чувства. С нее струйками стекала вода, набравшаяся теплом от ее горящей кожи. Острая, жгучая боль пронзила истерзанное тело.
- Ну, что? Хватит? - спросил Вир, приподнимая за подбородок голову Виданы.
Фирс стоял в двух шагах от него. Обнаженное тело девушки мелко дрожало от боли и страха, широко открытые глаза с мольбой смотрели на них. Она знала, что была на пределе напряжения, предшествующем излому. Это знали и они. Но она не хотела становиться рабыней, марионеткой в чужих руках. Она желала смерти. Но они не убьют ее. У них другая цель: сломать ее волю.
Горло Веды исторгло какие-то невнятные звуки, похожие на истерический смех или рыдания без слез. Она должна была что-то сказать, что-то, что определило бы ее покорность, согласие подчиняться полностью и безоговорочно. Ведь стоило только сказать “Да, я все сделаю, что прикажете”. И пытка прекратиться. И, казалось, не было уже причины геройствовать. Но ее плотно сомкнутые губы отказывались шевелиться, запечатанные ненавистью. Она даже не представляла, что кого-то когда-то возможно так сильно возненавидеть. Это чувство затопило ее, плескалось из ее малахитовых глаз. Ради него она согласна была вытерпеть любые муки, но выжить. Теперь у нее была цель. Появился смысл жизни, ее существования. “Я убью их. Убью их всех”, - дала себе клятву девушка.