станет другим.
Лес кончился внезапно.
Яркий свет полоснул по привыкшим к сумраку глазам. Он зажмурился, инстинктивно вскинул руку. Но свет нельзя было заслонить, прикрываясь ладонью. Свет был всепроникающим. Он попытался рассмотреть, что впереди, но кроме беспредельного ничего, заполненного светом, льющимся откуда-то сверху, не смог ничего разглядеть.
Он понял, что здесь проходит граница бытия и небытия. В бытие он зачислил этот угрюмый, неприветливый, сырой, холодный, но все-таки настоящий, с чувствами и запахами, понятный, «свой» лес. Небытие заполнял никогда невиданный им ранее и от того пугающий и манящий свет. Он чувствовал, что нужно сделать выбор. Нужно сделать всего один шаг. Один шаг – и не будет больше боли, изнуряющей тело, рвущей душу. Он бы этот шаг уже сделал, но у него было стойкое ощущение того, что тогда он потеряет что-то важное, без чего там ему точно будет не в радость.
Ему нужно было додумать. Ему нужно было допонять. Ему нужно было дочувствовать.
Когда все это соберется воедино, он сможет принять решение. Его нельзя было упрекнуть в неумении или боязни принимать решения…
Но память-предательница бессильно кружила неподалеку.
Он отступил на шаг, посмотрел вверх, в серое низкое небо.
«Я не могу… Не сейчас… – вдруг охрипшим голосом сказал он кому-то, кто ожидал его решения. – Пожалуйста… Пожалуйста…» – с мольбой повторил он.
Он закрыл лицо руками. Он отступил еще на шаг, назад, в сырой осенний лес.
Кто-то ласковой теплой рукой коснулся его плеча. Он вздрогнул, обернулся.
– Лина…
Она накрыла его рот ладошкой, обняла.
Сердце заколотилось где-то в горле. Он, наконец, вспомнил!
Дрожащими, содранными в кровь руками он жадно прижал ее к груди, сделал глубокий вдох. Как же… Как же пленительно пахнут ее волосы! Он блаженно закрыл глаза. Она высвободилась, вскинула голову и ладонями коснулась его лица. Ни тени укора… Ее взгляд был наполнен любовью и нежностью.
– Прости меня, – прошептал он. – Я все выдержу, все преодолею, только… Только бы ты, хоть иногда, смотрела на меня так, как сейчас!
Удар. Еще удар. Еще…
Кто-то жестко, не жалея, бил его по щекам, тряс за одежду. Этот кто-то был настойчив. Чувство меры было ему незнакомо.
Удар. Потом еще. Еще…
– По шее… – процедил сквозь зубы Хабаров и открыл глаза.
На грязном, перепачканном кровью и копотью лице Данилова застыла то ли улыбка, то ли гримаса. Что именно, Хабаров так и не смог разобрать. Лицо прыгало, то уходя, то возникая вновь.
– Ну, морда москальская, слава богу, живой!
Снег под головой Хабарова был обильно пропитан кровью. Данилов оттащил его чуть в сторону, попытался осмотреть, но смерзшиеся окровавленные волосы мешали понять, где именно рана. Данилов снял с него шарф и шарфом перевязал Хабарову голову, похлопал по плечу.