Он уже был готов примириться и с миром, и с нею, и с собой, но тут вдруг вспомнил сказанное ею в самом конце, ядовито, так, чтобы побольнее: «Извини за меркантильность, чуть не забыла, с тебя три тысячи на аборт… Для меня это принципиально. Я хочу, чтобы ты понял: пути назад нет, в наших отношениях стоит жирная точка!»
Это ее финальное заявление спутало ему все карты.
«Ты за меня все решила… Будто меня уже на свете нет! Будто я чужой! Будто совсем ни при чем! Зараза! Как можно любить тебя, такую заразу?! Ты знаешь, как ударить меня побольнее. Тебе удалось! Только знаешь что, повтори-ка мне, глядя в глаза, все, что по телефону сказала. Я хочу видеть, как это у тебя получится. Очень хочу, дорогая!» – он недовольно засопел, открыл глаза и принялся подправлять печку.
Он мечтал о ребенке именно от этой женщины. Он вообще хотел, чтобы у них с Алиной было много детей. Ему, выросшему в родительской любви, всегда хотелось иметь большую, крепкую семью и чтобы обязательно по вечерам собираться всем вместе за большим обеденным столом, чтобы приходили в гости родственники, друзья, как это всегда было в родительском доме. Он хорошо помнил, что у родителей и радости, и горести всегда были общими. Радости становилось больше от того, что она умножалась. Беда уменьшалась, потому что ее делили на всех. Он только сейчас понял, почему в разлуке отец и мать страдали бессонницей, глотали снотворное, чтобы уснуть: просто его или ее не было рядом. Он помнил, как мать целый день могла ждать отца обедать. Насколько бы он ни задерживался, никогда не садилась обедать одна. Она все сновала туда-сюда, хлопотала, переживала. Она всегда наполняла его жизненной силой, была его вторым ангелом-хранителем, несмотря на то, что у отца был очень сложный и тяжелый характер. Привыкший руководить огромным заводом, он и в семье вел себя как начальник. Его слово было законом, авторитет – непререкаемым. Но как же этот лев таял от тихого, нежного голоса мамы! Он превращался в совершенно ручного котенка, стоило ей ласковой рукой погладить его по лысой, как шар, голове, шепнуть на ушко: «Хочешь чайку с лимончиком? Хочешь, я рядом посижу, по коленочке тебя поглажу? Ты расскажешь мне, что с тобой было сегодня…» Он не мог забыть, как после отцовского инфаркта мать стояла в церкви на коленях и просила Бога отдать ей его болезнь, вернуть ему здоровье. Это так сильно подействовало на него тогда! Тогда он впервые задал себе вопрос: а я пожертвовать собой смог бы? Их отношения он считал почти эталоном. Эталоном настоящей семьи, где один готов отдать жизнь за другого. Тихие семейные радости, любовь, поддержка, родство душ… Разве многого он желал? Кто-то скажет: «Вероятно – да, по нашей суетной жизни». Но другой семейной жизни он не хотел, наверное, потому и был очень долго один. Смириться с тем, что вместе с