Этот рывок напомнил мне тот день около трех лет назад, когда мы, чтобы спастись, предприняли отчаянную попытку снова перейти «Великую полынью» по такому же льду, как этот – льду, который прогибался под нами и о который я несколько раз порезал палец на ноге, когда скользил по нему на своих длинных лыжах.
В этих широтах у человека, который будет дожидаться, пока лед станет совершенно безопасным, мало шансов продвинуться далеко. Путешествуя по полярным льдам – хочешь не хочешь, приходится рисковать. Часто выбор у человека не велик: утонуть, если продолжишь путь, или умереть от голода, если остановишься. И тогда он, бросая вызов судьбе, выбирает более короткий и менее мучительный, на его взгляд, исход.
В ту ночь на нас навалилась страшная усталость, но, вместе с тем, мы были очень довольны тем, что так далеко продвинулись вперед. Мы были почти на 89-й параллели, и я написал тогда в своем дневнике: «Дайте мне еще три дня такой погоды!» Температура в начале перехода была минус 40°. В ту ночь я собрал всех слабых собак в одну группу и занялся их ликвидацией, чтобы обеспечить пропитание остальных – настала необходимость так поступить.
Мы остановились на короткий ночлег и ранним вечером того же дня, 4-го апреля, снова бросились вперед. Температура была минус 35°, проходимость такая же, но нарты всегда тащить легче, когда температура повышается, и собаки большую часть пути бежали рысью. В конце марша мы приблизились к полынье, раскинувшейся и на юг, и на север, и поскольку молодой лед был достаточной толщины, чтобы удерживать нарты с упряжками, мы продолжали двигаться в течение еще двух часов, собаки шли галопом и разматывали милю за милей так, что радовалось сердце. Легкий ветерок, дувший с юга первые несколько часов марша, сменил направление на восточный и усиливался с каждым часом нашего пути.
Я и не смел надеяться на такой прогресс, какой нам удалось сделать. Однако жгучий холод был бы непереносим, если бы нас не защищало непоколебимое стремление дойти до цели. Резкий ветер обжигал наши лица, так что лопалась кожа и еще много дней после этого, каждый раз, когда мы останавливались в лагере на ночлег, мы не могли уснуть от боли. Эскимосы очень жаловались и в каждом лагере укутывали своей меховой одеждой лица, поясницу, колени и руки. Жаловались они и на отмороженные носы, чего я раньше никогда за ними не замечал. Воздух был острый и обжигающий, как замороженная сталь.
В следующем лагере я уничтожил еще одну собаку. Исполнилось ровно шесть недель, как мы покинули «Рузвельт» и у меня было ощущение, что цель замаячила в поле зрения. У меня был план, если погода и лед позволят, пройти большую дистанцию, на полпути «вскипятить чайник» затем двинуться снова без сна и постараться наверстать те пять миль, которые мы потеряли 3-го апреля.