Комната в общежитии Академии Бронетанковых войск была обставлена с истинно спартанской простотой. Две пружинные койки, две тумбочки, стул и настольная лампа – вот то, чем обеспечивало командование старших офицеров. Что ж, после Чечни и такие апартаменты кажутся «Хилтоном».
– Тук, тук. Артем Владимирович, можно к вам?
– Саша? Откуда ты?! Как ты меня нашел?
– Да вот, шел мимо, дай думаю – зайду.
– Брешешь! Ты же не знал, где я живу? – насмешливо бросает танкист.
– И, тем не менее, я здесь.
– Хорошо, проходи, рассказывай. – Артем указывает на единственный в комнате стул. – Извини, кроме чая, угостить тебя нечем.
– Не беда. Я к тебе по делу.
– Догадался. Давай, выкладывай, что там у тебя?
– Дело в том, что я тебя немного обманул.
– В чем?
– Последние годы я не служу в спецназе.
– Вот как, а где?
– В контрразведке, – я достаю из кармана удостоверение. Одно из многих, заранее заготовленных на мое имя.
– Понятно. – Артем заметно мрачнеет. – И чем обязан?
– В общем-то, тем же, что послужило причиной твоего вызова в Москву. Не кривись. Я знаю, что тебе тошно об этом вспоминать. Но мне нужна твоя помощь.
– Помощь? В чем? – тон Худороцкого остается отчужденным. Атмосфера офицерской солидарности, царившая в наших отношениях после обеда в клубе Министерства Обороны, разрушилась напрочь. Теперь он сух и сдержан.
– Артем, я тебя прошу, не становись в стойку борзого барана. Это не твое дело. Твое сегодня закрыто. Держи, вот оно, – папка с документами ложится перед ним на тумбочку. – А это – официальное уведомление о том, что Главная Военная Прокуратура ни к тебе, ни к майору Васильченко Алексею Юрьевичу никаких претензий не имеет.
– Чародей! – усмехается Артем, удивленно-выжидательно глядя на меня. – И что же тогда тебя интересует, великий и ужасный?
– Артем, это серьезно. Это очень серьезно. Дело, которое мы сейчас ведем, официально не существует.
– То есть? – перебивает меня полковник Худороцкий.
– Указанием с самих верхов оно закрыто раз и навсегда. Мы ещё сами многого не знаем, но даже того, что нам известно, хватит на смертный приговор выше крыши.
– Для кого приговор-то: для вас или для них?
– По закону – для них, по жизни – для нас. Потому, пойми меня правильно, я очень рискую, говоря с тобой об этом.
Это было правдой. Стоило в комнате оказаться «клопу», и сегодня вечером Натали рисковала остаться вдовой. Правда, постоянно действующие приборы мой карманный детектор фиксировал, но я прекрасно отдавал себе отчет, что такие штучки представляли позавчерашний день подслушивающей техники.
– В общем, дело ведется неофициально. Если хочешь, можешь отказаться.