Это был глас наследующего Вселенную.
«Вик, — вела Лена. — Спишь? Завтра в полдень… да… Будь!»
Она звонила тем, кто реально существовал, друзьям и подругам. Он медленно шел вниз, держа спусковой крючок. Когда он услышал звон ложечки в чашке, а Лена позвонила Владу, он прыгнул с лестницы к кухне и, обнаружив в окне лишь клоуна с Лениными вразлёт бровями, выстрелил. Со звоном посыпалось стекло. Он трясся, сердце рвалось наружу. В кухню пополз туман. Клоун сгинул.
Вскрикнув, он подумал, что всё прошло… Он подумал, что не было ничего из того, что было. Сердце его возвращалось к привычному ритму. Одновременно он услышал голос. Сомнамбулически развернувшись и выставив дуло, он пошёл вверх по лестнице. Душ шумел. Лена, вроде бы, мыла Катю.
— Нам нужно волосы привести в порядок. Чтоб выглядеть, как они.
— Да, мам. А папа где?
— Нет его.
Они лгали!
С криком Девяткин вышиб прикладом дверь.
Царила тишина, будто нечто со странным голосом перебралось в новое место. Затем звук ожил в их с Леной спальне. Девяткин подошел, но заходить не стал. Стоя спиной к стене, он лишь слушал, глядя на люстру холла, висевшую на одном с ним уровне.
— Жили-были…
— Не надо сказок.
— Можешь идти.
— Мам, с тобой спать можно, раз папы нет?
— Его не будет.
— А где он, мам?
— Не знаю. Мы попробуем прожить без него.
— Мам, думаю, проживём. Я про него забыла.
— Завтра, Катя, будет иная жизнь. Много узнаешь нового.
— Мам, а кто такой папа?
— Не знаю. Я даже слова не знаю «папа».
— Нам хорошо вдвоём, правда?
— Правда. Всё теперь будет у нас, как прежде.
— Мам, телевизор давай смотреть?
— Да… — сказала Лена, и в телевизоре ожил какой-то шумный сюжет.
Девяткин толкнул дверь и, не утирая слёз, шагнул в безмолвие. На кровати никого не было, в углу темнел экран. Он подошел к окну и отвел штору, чтобы глянуть на клоуна, выставившего свой глаз. Потом достал лист, оставленный Леной, и, отшвырнув ружьё, пошел к лестнице. Опустился вдруг на ступень… Всё — ложь. Всё — страшная нестерпимая ложь.
Он плакал.
Ложь всюду: в жизни, которую он вёл, лжи было не меньше, чем в кошмаре этой недели… Собственно, жизнь кончена. Жить, не веря в жизнь, — чушь…
Выронив письмо, он взял верёвку, конец прикрутил к перилам на галерее, спустил петлю вниз, взял табурет, влез и, сунувшись в петлю, услышал смех Лены с Катей. Толкая ногой табурет, он увидел, как дверь распахивается. Уплывал смех, мерк свет…
Он ощутил удар… крики… тень в сумраке. Кто-то тряс его.
— Тварь!
Он слышал спор. Его подняли на табурет. Кругом были люди: тесть со своими качками, органы.
— Тварь! — орал багровый от злобы тесть. — Тварь, Лена где?!