Секс — первая ценность, мера других.
Я так думаю, — закончила она фразой Сталина.
— Возможно… — бросил Девяткин, вспомнив модель в косой юбке из глянцевого журнала.
Она внимательно посмотрела на него сбоку и промолчала.
И он молчал.
Туман придавал трассе странные очертания. Путь с трудом угадывался по редким объектам рядом с обочиной: рекламам, милицейским будкам и кустам. Прочее будто сгинуло. Транспорт, казалось, движется прямо, боясь свернуть вбок, в облачность. Девяткин чувствовал, как накатывает сумбур. То представлялось, что он до пенсии будет в тумане банковским клерком, то верилось: вот-вот вырастет колоссальный дворец, где он станет хозяином. Он то хотел броситься на девушку, веря, что это начало великих чувств, то умилялся супружеской своей верности. То он собирался, дав газ, растолкать передних и мчать на волю, то понимал, что быть в колонне престижно, надёжно и оптимально в данных условиях. Его мысли были то бешены, то робки. Сама проститутка казалась то жалкой, то героической.
В тумане светилась Жуковка — дачный центр с магазинами, ресторанами, казино, салонами и кафе. Он молча остановил, дал ей выйти. Не смотрел в её сторону, чтобы не выдать внутренний разлад.
— Хочешь со мной? — спросила она вдруг глуховато, мягко.
— Ты тут рассуждала, — сказал он, — о ломке границ между людьми, а кончится все траханьем, грязью, спешкой. Я тебя через день забуду. Вся эта экзальтация вокруг секса высосана из пальца. Секс — функция, чтобы род длить. Семья придумана, чтоб придать ему респектабельность. Чтоб на белых простынках и не за деньги.
— Я не за деньги, — сказала она с мольбой.
— В общем, — бросил он, — я б хотел тебя. Потому и не буду.
— Экстрим не хочешь?
— Нет.
Она отворила дверцу:
— Сходи со мной в магазин. Купишь что…
Они бродили среди стеллажей и полок, заваленных товарами, молчали, как и немногие посетители. Он взял пива, сыра, она — презервативы, и он оплатил всё в кассе.
У выхода попрощались.
— Постой, — спросил он. — Как тебя зовут?
— Марина.
— Кто ты?
— Учусь в институте, на третьем курсе. Буду психологом.
— Я тебя не забуду, — сказал он, чуть улыбнувшись и подавая ей руку.
Она ему подала свою.
— Ты зря. Нельзя упускать живое. Сам ищешь жизни, а секс тебе грязен? Он, секс, и есть жизнь, — может, единственная реальная форма жизни. Ты сам понимаешь, что он ломает систему, раз испугался.
— Да, — сказал он. — Чувствую, что теряю нужное, о чём буду жалеть. Но, веришь, слом у меня в душе… Сегодня не мой день.
— Вижу, — она держала его за руку. — Ты непростой. Ты с даром.
— Брось, — сказал он. — Я банковский клерк, и только.