Видимо, что-то случилось с человечеством.
Или лишь с ним одним? Может, только ему жить тошно?
Он понял, что за окном не туча. За тюлем, между штор на стёклах пятно: либо помёт, либо клякса от пейнтбола. Здесь стены участков не трехметровые, как у министров, а прытких подростков много. Стрельнуть в окно — запросто.
Он встал, надел халат, хотел зайти к дочери, но раздумал — вот-вот приедет Катин дед, тесть, а с ним отношения сложные. Тесть противился их свадьбе. Крупному, властному и богатому апоплектику омерзителен был неатлетический интроверт без средств, без имени. Девяткин таким и был.
«Не думать!» — решил Девяткин. Он слышал где-то, что мысли притягивают события, и, заставляя себя не думать, прошёл галереей к ведущей вниз лестнице. Американизм! Весь дом — американизм. Лене нравилось, что он такой, как в американских фильмах: у дороги, в ряду таких же домов, двухэтажный и с чердаком, внизу — гостиная, кухня, подсобки, подвал, наверху — спальни, ванная, детская. Но дом строили в девяносто седьмом, когда ещё толком не умели, да и денег тесть дал мало. Хороший дом, считал он, это для зятя уж слишком: получит сразу жильё, жену, тогда и стимулов к переменам не будет. «Всё кровью берётся, — учил он — всё стоящее стоит крови». Тесть жадничал, не собираясь создавать им рай, надеялся, что дочь через несколько лет разведётся, — тогда и получит что-нибудь более роскошное. В итоге шаткая галерея тряслась, пружинила при ходьбе, перила дрожали, ступени гнулись.
По пути он машинально прихватил ножницы. У него была одна страсть… впрочем, страстью он это не называл бы. Тяга. Необъяснимая тяга к розам. К самым обычным розам, неэлитарным… С торца дома, с запада, тянулась грядка, засаженная одичавшими кустами. Девяткину нравилось. Сперва, правда, он попытался их окультурить, но затею бросил. Это было связано с внутренним чувством, трудно переводимым в слова и мысли, — лишь годы спустя он смутно смог его обозначить.
Он вышел. Грохот усилился, пахло гарью. Метрах в двухстах слева двигались самосвалы, дёргал ковшом бульдозер. Ночью опустился туман. Вчера ещё был августовский солнечный день, сегодня — туман, усиливший тревожность… Девяткин свернул за угол, спасаясь от грохота. Но здесь зато слышалось соседское радио — оно трещало про одного, купившего знаменитый хоккейный клуб, про другого, теряющего при разводе треть капитала, про нефть, цена которой растёт, про фирмы, где галстуки продаются по тысяче долларов, про убийства и про актрис. СМИ всегда трещат об одном и том же, словно подстёгивая: ты отстал?!