Она и призналась, что «любит»…
Он встал. Труп — клеймо на нём. Вдруг Катя поднимется и найдёт их здесь, мёртвую и живого? От ужаса он рванулся и, увлекаемый какой-то силой, вышел из дома чёрным ходом. Поддерживая труп коленом, нащупал на полке ключ, открыл дверь и почти вывалился наружу. Ленина ступня при этом стукнулась об пол.
Аллея вела в туман, он шёл в резиновых шлёпанцах по дорожке, пока не упёрся в железобетонную зелёную стену с пиками. Привалив к ней труп, он сбегал в дом за остальным. Куртку бросил на пики, с тяжелой ношей еле поднялся на табурет. Требовалось выбросить за участок вниз с высоты двух метров то, что недавно было женой, её живым телом. Надо бы верёвки, думал он, но Лена висела на его руках. Наконец с огромным трудом он перебросил труп и услышал звук падения. Потом подтянул лопату и перепрыгнул сам.
Он стоял над Леной, бёдра которой смяли крапиву; осколок стекла вонзился ей в щёку. «Не чувствует», — удивился он.
Он стоял в зарослях, выросших после стройки. Здесь скапливались семена и сырость, рос лес, но пока лес был мал, травы хватало. Дальше поле, сейчас оно в тумане. Поле начиналось от дороги, вползало вверх и ныряло к Жуковке. Порскнула птичка…
Девяткин очнулся и начал рыть. Его торопил страх, неосознанный, вялый, если не анализировать. Но он знал: анализ лишит его сил вообще. Рыл он плохо. Чтобы скрыть улики, дёрн следовало класть в сторону. Он же валил всё в кучу. Рвал корни, тонул в липкой грязи и жалел, что в шлёпанцах: ноги выскальзывали. И халат мешал. Он халат сбросил и испугался: вдруг звук лопаты слышен, а сам он кому-то виден? Оглянулся. Туман был густым, видимость метров десять, соседский дом — в пять раз дальше, но там ворчит пёс… Он стал опять копать. Корни не рубил с плеча, но осторожно продавливал и не швырял теперь землю, а выгружал её. Грязь липла, он нагибался, чтоб очистить штык. Лена лежала, странная…
До Девяткина вдруг дошло. Он, сжав виски, закачался и застонал над ямой. Потом поплёлся к Лене, вытащил из щеки мутное стекло и, обняв её, всхлипывал, пока не услышал пёсий лай.
Вытерев слёзы, он крадучись возвратился к яме и докопал её. Он не рыл особо ни в длину, ни вглубь. Только спрятать тело, чтоб миновали визиты и чтоб прийти в себя, а потом он думал всё устроить… Только бы прийти в себя! Хотел поднять Лену, руки скользили. Он её испачкал. Думал, как быть, но, вспомнив, что потерял счёт времени и вдруг Катя его ищет или явилась горничная, схватил жену и поволок. В яме он согнул ей колени, чтобы она поместилась, — и вдруг услышал, что Катя зовёт его. Немедленно в зов вплёлся лай. Он сжался. Катя могла с табурета увидеть и поднять панику… Впрочем, рост не позволит ей заглянуть за стену. Он не убрал ни табурет, ни куртку, которую забыл на пиках! Впрочем, Катя не увидит за туманом. Кричала она от дома, туман лишь приблизил звук…