Подлый — Девяткин.
Засылают мерзкого клоуна, к которому тянешься и падаешь, куют нож, входящий в тело, заказывают шаткую галерею, — а плох он, Девяткин.
Все убивают мало-помалу — но судят крайнего, того, кто любил их, кто жил с ними.
У ворот он вышел, открыл их и обнаружил: стройка уже метрах в ста, вот трактор, вот шест в яме. Закрывая, подумал, что горничные по воле тестя отопрут семейную спальню и, прибираясь, увидят пятно. Подумают на Лену — регулы, дескать, но факт отметят и, всплыви идея убийства, они обязательно про пятно расскажут. Он ворвался в дом в тот момент, когда одна женщина тёрла под галереей, там, где погибла Катя.
— Что? — спросил он жалким голосом.
— Грязь.
Он видел, что палас здесь мокрый. Он сам подтирал пятно час назад в тусклом свете, падающем с кухни. Горничная включила люстру, залившую холл тысячей ватт, и пятно стало заметным. Женщина брызнула ещё и химией, это усиливало эффект.
— Вы, — предложил он, — идите… прямо сейчас. Мне надо работать. Я не поеду в банк. Завтра…
— Ладно.
Он подождал, пока они ушли, и убедился, что успели сесть на автобус. Потом выключил люстру, возвращая в дом сумрак, закрыл дверь и прошагал к воротам.
В банке он понял, что ничего не может. Мир, прежде стройный, стал хаосом, и, выуживая деталь, он не мог отнести её ни к чему. Вещи, не сопрягаясь, плавали, как жуки в воде. Его охватило чувство, в которое он боялся вникнуть. Там таилась жуткого вида бездна. Сытину он отвечал кратко и невпопад. К обеду уже знал, что придется взять отпуск или отгул. Обед им привозили в банк. Но он вместе с Сытиным вышел в бар, и тот, втиснувшись за столик, спросил, в чём дело. Он не ответил и заказал еду, потом водку. Сытин взял кофе.
Выпив, Девяткин вдруг ощутил, как мрак в нём колыхнулся и рассеялся. Он закурил, закашлялся.
— Куришь?
Он лишь кивнул.
— И что с тобой?
— Так…
— Лена в порядке? — Сытин откинулся на спинку стула.
— Да, — произнёс Девяткин, налив себе ещё.
— Юбилей. Волнуется? Женщин волнуют события такого рода.
— Нет… не волнуется. — Он выпил. — Не волнуется.
— Ну, а сам ты как? Не отменишь праздник? Ты явно не в своей тарелке… Не спорь, я вижу.
— Да… — произнёс он и тут же поправился: — Нет, то есть.
— Что? Приезжать в субботу?
— Да… — сказал он и вдруг вскочил.
Показалось, что всё — сон.
Выйдя к стоянке, он сел в «Форд» и, услышав, что Сытин зовёт его, отмахнулся. Взял с места, вырулил и помчался, не обращая внимания на правила. Энергия в нём бушевала; туман, казалось, рассеялся. Пробок в этот час было мало. Он летел по Можайскому шоссе к Рублёвке, слушая по радио пошлую музыку — до того все упростилось в его душе. И всю дорогу попадал в струю, будто ему путь очищали. Улыбался, словно спешил на праздник. В Жуковке высматривал, не мокнет ли, как вчера, дева с плакатом. Но девы не было. Это знак, что не было ничего! Когда он подъедет, к нему выйдет Лена, выбежит дочь… да,