Позже тебя часто упрекали, будто ты проник в наш дом с единственной целью совратить меня, не любя, обуреваемый лишь неистовой жаждой сладострастия.
Да хотя бы и так! Что-то ведь должно было возбудить твой интерес ко мне! Ты заметил меня на улице, и твои ученики объяснили тебе кто я. В тот миг ты внезапно осознал, что женщины существуют. Немалое открытие! Твой неизменно активный, ничем больше не занятый ум обратился к новому предмету изучения, каковым стала я.
Я люблю вспоминать тебя таким, любовь моя, каким ты был на пороге своей жестокой судьбы: тебе было тридцать восемь лет и ты был красив как бог!
Ты достиг вершины славы и не имел себе равных. Утолив честолюбие, ты на время забыл о нем. Прервав на миг восхождение, чтобы перевести дух, ты огляделся вокруг. И неизведанная ранее жажда наслаждений завладела твоими чувствами. Нет, нет, тут не было ничего возмутительного. То, что с тобой происходило, было естественным следствием жизни в воздержании и упорном труде, которую ты вел с отрочества, но не мог продолжать бесконечно.
Коль скоро ты решил приостановить свой бег, не было ли естественным желание разом восполнить пробелы прошлого, посвященного до той поры лишь ученым занятиям? Тебе пришло время обратиться к новым свершениям.
Что же касается сделанного тобой выбора, то разве я могу порицать его?
Позже ты признавался, что тебя привлекла также слава о моей учености. Мы разделяли единые вкусы, жили в одной среде под сенью Нотр-Дам, и тебе понравилась женщина, которую ты повстречал. Так не было ли естественным, что, заметив меня, ты предпринял все возможное, чтоб и я разделила твои желания. Порицать ли твое поведение — ведь оно было столь логичным и так верно передавало твой волевой, властный, всегда нетерпеливый характер? Вопреки мнению твоих клеветников я продолжаю думать, что никакого коварства в твоем отношении ко мне не было.
Едва твой выбор остановился на мне, как твоя пылкость заставила тебя возжелать меня немедленно и беспредельно. Я никогда не упрекала тебя в этом и никогда не упрекну. Удостовериться в твоем безразличии было бы для меня куда горестней, чем догадаться о мотивах твоего пыла. Если вначале твоя любовь и была хладнокровным расчетом, она скоро переросла в мощное влечение, и ни ты, ни тем более я уже не могли ему противиться. Плотское искушение, каковым я была для тебя поначалу, превратилось в не знавшую равных страсть, и единый огонь охватил нас обоих. С тех пор он никогда не затухал в глубине моего сердца, и питала его вся моя жизнь.
Видно, запасы привязанности, благоговения, постоянства и обожания, накопленные мной за время учения в Аржантейе, оказались неисчерпаемыми, ибо любовь, которую ты во мне зажег, их так и не истощила. Она заполнила все мое существо и для иного культа не оставила места. Я предалась тебе всей душой, Пьер! И ни страдание, ни разлука, ни жертвы и утраты, ни твое молчание, ни моя горечь, ни время, ни твоя смерть, ни приближение моей собственной — ничто не умерило неизменную и бессмертную страсть.