— Я проехала много лье, добираясь сюда, — объяснила она настоятельнице, — и прошу вас позволить мне помолиться за упокой вашей августейшей матери. Я столько о ней слышала…
Всякий гость священен. На просьбу госпожи Геньевры согласились легко. Ее тотчас разместили в одной из келий, отведенных для высоких гостей, и разрешили прийти помолиться возле умирающей, если ей того захочется.
Накинув на голову край плаща, скрепленного на груди брошкой из чеканного золота, она застыла в неподвижности. Под тенью темно-красной плотной шелковой ткани угадывались когда-то прекрасные, но отмеченные временем черты, проницательные глаза и рот с резкими складками в уголках полных губ. Ее пальцы перебирали янтарные четки, и она казалась погруженной в молитву.
Внезапно дыхание умирающей участилось. Чувствовалось, каких усилий стоил ей каждый глоток воздуха. Ее грудь судорожно вздымалась, в горле слышались хрипы.
— Нельзя ли что-то сделать, сестра Марг? Если не спасти, то хоть как-то помочь ей?
Мать Агнесса повернулась к сестре-сиделке. Боль читалась на ее серьезном лице.
— Она отказывается пить мой эликсир, — простонала сестра Марг. — Я не могу заставлять ее силой!
Мать Агнесса вздохнула. Она знала силу воли аббатисы и догадывалась, в чем причина ее отказа.
«Смерть ей желанна, — подумала она с покорностью. — Желая ее, она ничего не сделает, чтобы отдалить ее приход. Вот так, Боже праведный, воля Твоя впервые совпадает с ее собственной!»
Госпожа Геньевра подалась вперед, чтобы лучше видеть происходящее. Жадный интерес блестел в ее взгляде.
«Элоиза вот-вот скончается! В ее лице уже нет ни кровинки! Я буду среди тех, кто сможет сказать: я присутствовала при ее конце. Как странно! Я смогу описать отцу агонию женщины, чья судьба навеки связана с судьбой Абеляра. Каким бы старым ни был отец, ему будет интересно. Все, что напоминает о его ненависти к регенту Школ Парижа, об их долгих стычках, оживляет его угасающий ум. Разве Элоиза не остается, при всех своих обязанностях аббатисы, при всей славе, которую она здесь снискала, верной и после его смерти супругой этого философа, осужденного сначала Суассонским, а затем и Сансским собором? Она так и не отреклась — ни от него, ни от их любви. Она отдалась ему без всякой меры и стыдливости, безраздельно. И вся ее сегодняшняя набожность ничего не изменит! Что же был это за человек, если так всецело покорил ученейшую из наших женщин? Отец и друзья отца всегда описывали его как чудовище гордыни, эгоиста, заботившегося лишь о собственном удовольствии и славе. Но старые женщины, что когда-то знали его, к нему снисходительны. Когда им доводится говорить о нем, их потускневшие глаза затуманивает тоска по былому. Кем же был в самом деле мессир Абеляр, ненавидимый тобой, отец мой Альберик, и твоим товарищем Лотульфом Ломбардским, и Росцелином, смешанный с грязью самим Бернаром Клервосским и многими другими, но взятый под защиту и почитаемый Фульком Дейским, графом Тибо Шампанским, аббатом Клюни Достопочтенным Пьером?»