Оба источника света в помещении находились у постели аббатисы, слегка отодвинутой от других кроватей. Отсветы дрожали в полумраке на одеялах, подушке под головой умирающей и на ее лишенном красок лице, будто весь свет в комнате притягивался к ней.
Две послушницы, на коленях, беззвучно молились.
Матушка Агнесса приблизилась. Поверх мехового покрывала на аббатису была накинута ее черная мантия. Позади настоятельница слышала дыхание сестры-сиделки.
— Она что-нибудь принимала после соборования?
— Ничего. Я не осмелилась ее тревожить.
— Вы правильно поступили, сестра Марг. В ее молитве — Божья благодать.
В это мгновение одна из рук больной — та, на которой блестело золотое кольцо, знак ее сана, — слегка приподнялась, будто что-то ища.
— Чего она хочет?
— Не знаю.
Аббатиса медленно повернула голову, сохранявшую, несмотря на болезнь, благородство, которое лишь подчеркивал полотняный монашеский убор. На миг она приоткрыла глаза, осмотрелась и указала пальцем на псалтырь, лежащую у ее изголовья на трехногом столе, между наперсным крестом, который пришлось с нее снять, и оловянным кубком с целебной настойкой, приготовленной сестрой Марг.
— Мы могли бы догадаться, — пробормотала сиделка, — это псалтырь, присланная ей когда-то мэтром Пьером Абеляром…
Сестра осторожно взяла книгу и переложила на одеяло, под руку аббатисе. Пальцы с посиневшими ногтями с усилием приподнялись, легли на раскрашенный пергамент и стали медленно, благоговейно гладить его, в жесте обладания.
Матушка Агнесса и сестра Марг следили глазами за этим нежным движением, повторявшим, казалось, ритм молитвы.
«Жила в Париже девушка, именем Элоиза».
Помнишь, Пьер, ты написал так одному из друзей, — в том самом письме, о котором потом столько говорили? Некоторое время спустя случай — не знаю, счастливый или несчастный — привел письмо в мои руки. Когда я прочла эту фразу, меня словно обожгло волнением. Я по-прежнему ощущаю его, вспоминая об этом.
Именно так, в самом деле, все и началось.
Мне было шестнадцать лет, я едва успела покинуть стены монастыря Пресвятой Девы в Аржантейе. В обители я с самого раннего возраста выказывала склонность к умственным занятиям. Мой дядя поощрял эту склонность, веля давать мне дополнительные уроки. Ты знаешь, как я умею доказывать свое упорство и настойчивость. Учеба стала моей первой страстью. Можно сказать, на протяжении долгих лет я питала себя греческим, латынью и древнееврейским. Святое Писание, теология, физика, стихосложение и музыка — все они, не считая более привычных женщинам искусств, открывали мне свои секреты. Мне предстояло, однако, пожать лишь горькие плоды этих познаний, собираемых с таким усердием. Кто бы мог тогда в это поверить? Совсем юной я приобрела известность благодаря познаниям, которыми в то время обладали среди женщин лишь немногие. Обо мне заговорили в королевстве. Мне это было небезызвестно, и я возгордилась. В то же время, многое узнав из книг, я ничего не смыслила в науке куда более важной — в жизни!