А где эти люди сейчас?
Кое-что Роальд Васильевич собирался на днях выяснить.
Бурная дама, мать четвертой девчонки, тогда сама тридцативосьмилетняя, сейчас, если жива, приближается к дамскому финишу. Ей, значит, возле пятидесяти. Едва ли жив старик Духовичный, тот, что когда-то описал «две фигуры». Была там еще слабослышащая соседка. Удивительная соседка, уловившая через капитальную стену «адские» крики. Много чего уплыло по той «реке» меж потрескавшимися створками папки, коей больше нет… как фамилия той дамы — мамы легкого поведения? Каварская! Черт знает, что за зловещая фамилия! А пропавшая девчонка, дочка, значит, Юля? Юля Каварская?
А ведь далеко не все еще сегодня утром было потеряно, Юля! Ведь копии этих, сгоревших, например, протоколов лежали в лаборатории. А? И копии отпечатков лежали… Если кому-то, «жрецу» ли, да хоть и этой Каварской сильно почему-то захотелось через столько лет замести след, значит, угрожало что-то серьезное, связанное с этим зарезанным-утопшим…
— Маш, — сказал Роальд, — а что, если я сейчас съезжу в одно место? В архив, в центр, скажем?
— Опять?! Роальд Василич! Опять я… меня одну?!
— Борис скоро вернется. Сейчас, вон, почти двенадцать.
— Роальд Василич! Я ничего не понимаю! Я же… все жду!
— Чего? Грома? Молнии? Вот дня через три придет ответ из лаборатории. Не поняла? Все естественно. Слышала ты о самовозгорании? Сено сырое самовозгорается, торф…
— Роальд Васильевич! При чем тут сено?! Вы про звонок забыли?!
— Не забыл. Я вас попрошу очень серьезно: никому о звонке не говорите! Или уже поздно?
Машенька пожала плечиком:
— Подробно я никому не успела… намекала чуть-чуть… можно мне… тогда домой уйти? (Театральщина: так ведь и ходит с ладонью на левой груди!)
— Это идея, — кивнул Роальд, — только так, чтобы поменьше народу было в курсе.
— Через тот ход? Я мигом!
Машенька поглядела на себя в зеркальце и простучала каблуками к вешалке:
— А вы? Вы ведь хотели уйти… вы уйдете?
— Спасибо за заботу! Нет, я серьезно. Я сейчас рапорт напишу, пошлю на анализ с сопроводиловкой это… сено. Бориса дождусь. Что-нибудь придумаем. Но скорее всего, я потом тоже смоюсь.
— Дверь запрете за мной?
— И дверь запру. На всякий случай. По телефону сегодня никому об этом случае не рассказывайте!
— Господи! Ну…
— Нет-нет! На всякий случай! А дверь я запру. Чего такие глазища делаем? Я-то не сено. Может, не возгорюсь? До завтра!
На прощание Машенька все-таки не удержалась — состроила глазки… но жалкая, кривая получилась улыбка.
— Пока, пока, мой свет!
Роальд Васильевич опустил кнопку финского замочка. Выломать-то его легко. Да без шума не получится. Всегда можно успеть обернуться.