— Борис вот он, рядом. А ключ от несгораемого?
— В моем столе всегда лежит. Знали и Маша и Борис. И Соловьев. И… ты.
— Вот и вычисляй! Достать, смочить той дрянью — химией листы в папке, положить все обратно можно минут за десять. Да еще, если это дама, например, то она под дамским предлогом запереться может в кабинете. Так? Нет, я для примера. Борис вот подсказывает тут… Да, главная-то новость! Труп Маркина сбежал!
— Откуда?
— Да нет его в морге! В судебном нет. Борис ездил туда, — мол, нам не привозили. А он же его сопровождал! Что?
— Ничего. Ничего удивительного, я хочу сказать.
— Да?! А что теперь?! Как мы насчет причины смерти?! Вроде он ушибленный был. А мог сам умереть. От передозировки. А могли воздух в вену ввести. Это как теперь доказать?
— Он без коляски ушел?
— Кто?! Ты там чего?
— Да так. Следы его коляски мне попадаются кое-где.
— Где?! Ты там сам-то сейчас где?
— Я? Я как обычно. При трупе. Этот пока не исчезает.
— Опять?! При трупе? Хотя… я тебе чего-то верю.
— Опять, Магницкий. Верь. Пиши давай адрес, и приезжайте. В нашем опять районе. И это убийство, без сомнений. А я тут только на минуту. И опять смоюсь. Нет, не спрашивай. У меня такое мнение, что и этот мертвец не последний сегодня. И без моего участия, видно, никак нельзя. Нет, я ничего не могу пока объяснить. Так всем и доложи. Пиши адрес.
Капитан продиктовал адрес, бросил трубку. Оглянулся.
Из-за облаков тюля, как из-за облаков небесных, смотрело мертвое лицо. Тупой взгляд. Пустой. Никакой. У живых — мерцание ресниц, вибрация зрачков, трепет мышц… то, что называют «душой в глазах»…
Следы коляски были в Любкиной квартире? Да, были. И свежие.
Капитан набрал номер. Заветный, будь он проклят!
Трубку сняли.
Кто-то в ней засмеялся.
И трижды проклятый «сдавленный» голосок мертвеца:
— Вы? Роальд Васильевич? Ну как? Дочитали мое письмо?
Капитан ничего не ответил. Положил трубку.
Не стал гасить свет, запирать дверь. Приехать сюда должны были самое большее минут через десять. Патрульные — даже раньше.
Шорох Капитановых шагов опустился по лестницам.
Прохожих стало поменьше, кажется, и троллейбусы уже ходили чаще «поездами» — по два, по три. С перекурами. Заметно стало, что час пик (с пяти до восьми часов вечера) благополучно завершается. Час этот оставил после себя пару задавленных да тройку покалеченных, штук сто оторванных пуговиц, полсотни ограбленных сумок и гораздо больше — встревоженных душ и декомпенсированных психопатических характеров, что скажется обязательно сегодняшним же вечером, опять же в виде материальных потерь (посуда, одежда, мебель, искривленные носы, утраченные глаза и зубы), с необходимостью очередной компенсации вплоть до вечной вендетты, что, по мнению капитана Роальда, томившегося на остановке, и приводило к лавинообразному «нарастанию бытовой преступности в столице и пригородах».