Валландер вошел в однокомнатную квартиру. В воздухе витал запах перегара. На столике у дивана стояла бутылка водки. Стакана поблизости не наблюдалось.
Ларс Магнусон был немногим старше Валландера. У него была длинная пепельная шевелюра, ниспадавшая на грязный воротничок рубашки. Лицо покраснело и опухло. Но Валландер заметил, что глаза оставались необычайно ясными. Никто не мог усомниться в интеллекте Ларса Магнусона. Ходили слухи, что однажды сборник его стихов приняло к публикации издательство «Бонниерс», но в последний момент он сам забрал рукопись и вернул небольшой аванс, который успел заработать.
— Неожиданно ты нагрянул, — сказал Ларс Магнусон. — Садись. Будешь что-нибудь?
— Нет, — ответил Валландер и, отодвинув в сторону кучу газет, уселся на диван.
Ларс Магнусон беззастенчиво отхлебнул из бутылки и сел напротив Валландера. Он приглушил музыку.
— Много воды утекло с тех пор, — сказал Валландер. — Не помню даже, когда мы виделись в последний раз.
— В винном магазине, — быстро ответил Ларс Магнусон. — Почти что ровно пять лет назад. Ты покупал вино, ну а я все остальное.
Валландер кивнул. Он вспомнил.
— Да, все-то ты помнишь, — сказал он.
— Я пока не спился, — сказал Ларс Магнусон. — Я приберег это на самый конец.
— А ты не думал о том, чтобы завязать?
— Каждый день думаю. Но ты, небось, не для этого сюда приехал? Не для того, чтобы убеждать меня вернуться к трезвому образу жизни?
— Ты, разумеется, читал в газетах об убийстве Густава Веттерстедта?
— Я по телевизору видел.
— Помнится, ты о нем как-то рассказывал. О скандалах вокруг него. То, что их всегда удавалось замять.
— На этот раз скандал стал самым громким, — перебил его Ларс Магнусон.
— Я пытаюсь понять, что он за человек, — продолжал Валландер. — Думаю, ты можешь мне в этом помочь.
— Вопрос только в том, что тебя интересует, — неподтвердившиеся слухи, или правда, — ответил Ларс Магнусон. — Не уверен, что могу их четко отделить друг от друга.
— Слух редко возникает без причины, — сказал Валландер.
Магнусон отшвырнул бутылку водки, словно внезапно решил, что она находится в опасной близости от него.
— В пятнадцать лет я был практикантом в одной из стокгольмских газет, — сказал он. — Это было в 1955-м, весной. Там работал старый ночной редактор по имени Туре Сванберг. Он тогда уже спился, примерно, как я сейчас. Но работу свою выполнял безупречно. Кроме того, он был мастером по части сочинения рекламных анонсов. Халтурных текстов он на дух не переносил. До сих пор помню, как один раз он так рассвирепел от недобросовестно сделанного репортажа, что порвал его на кусочки и съел их. Просто разжевал бумагу. А потом сказал: «Пусть переварится, вот тогда и приобретет подходящий формат для выхода в свет». Туре Сванберг сделал из меня журналиста. Он любил повторять, что есть два типа газетных писак. «Одни хотят до правды докопаться. Лезут в яму и мусор оттуда выгребают. А наверху стоят другие и этот мусор обратно кидают. Они тоже журналисты. Между ними всегда идет поединок. Ты журналист, который разоблачает и срывает покровы. А есть другие, которые бегают по поручениям власть имущих и способствуют сокрытию того, что происходит на самом деле». Так оно и было. Этому я быстро научился, несмотря на свои пятнадцать лет. Люди, находящиеся у власти, всегда держат при себе прилипал, которые отмывают их биографии и хоронят нежелательные факты. Многие журналисты без колебаний продавали свои души, чтобы устраивать их дела. Сбрасывать мусор обратно в яму. Покрывать скандалы. Создавать видимость правды, обеспечивать иллюзию непорочного общества.