Хозяйка улыбнулась и неуверенно двинула плечом:
– Не во вред, но и не на пользу. Просто станет чуть по-другому. И запомните, это никак не повлияет на его будущее. Да и будущее это целиком зависит от вас и от него самого. Он не мессия какой, не стоит так думать. Ни в коем случае не думайте так. Он вообще может остаться обычным. А может стать кем угодно, хоть Богом. Но это каждому доступно, на самом-то деле. В общем, давайте – выходите из комнаты и посидите там, пока мы тут с ним побеседуем, он как раз спит.
– Побеседуете? С ним? К-как?
Мария вдруг испугалась. Всё происходило слишком быстро и необычно, и не давало расклеиться именно из-за скорости событий и мощного потока информации, перегрузивших сознание и блокирующих здравомыслие. Ей стало страшно оставлять сына наедине с этой загадочной старухой, которая наговорила сейчас столько необычного, что любой сказочник рыдал бы, выпрашивая возможность использовать сюжет. Она живо представила, как в полутьме комнаты лежит её сын, а старуха, заперев дверь, достаёт откуда-то огромный чёрный нож и заносит над маленьким тельцем…
– Ай-ай, – Пелагея усмехнулась. – Вот так вот человеческое и одолевает нас. Приехали ведь, значит верили. А тут, раз – и испугалась, да ещё и мерзость удумала. Гони такие мысли прочь, не место им здесь.
Мария очнулась от внутреннего созерцания сцены из какого-то дешевого ужастика и виновато улыбнулась. А потом взяла за руку Игоря, и встала, увлекая мужа за собой.
– Это… это долго? – нерешительно спросила она уже на пороге комнаты.
– Нет, недолго. Только, вот что – не вздумайте дверь отпирать или стучаться, пока я сама с сыном вашим не выйду. Нельзя. Что бы вам ни привиделось, что бы вам ни послышалось – нельзя и всё.
И дверь захлопнулась.
Минуты тягучим сиропом ползли одна за другой. Казалось, что проходят часы и года. Снова подступили страшные фантазии, и Мария сидела теперь, как до этого сидела в машине – раненой птицей, готовой броситься в атаку для защиты своего ребёнка. Её трясло, она бы плюнула на запрет, в конце концов, и рванулась в истерике на ставшую невыносимо ненавистной дверь. Но рядом дышал теплом Игорь, который в этот момент стал невероятно чутким, сам удивляясь открывшимся ему мелочам. Он крепко обнимал жену, и шептал что-то на ухо, ласковое и тёплое, вытаскивая из затягивающего безумия ожидания. Неожиданно для обоих, эти минуты ещё сильнее скрепили их единство, сцементировав уже иной, зачарованной силой. И каждая минута была тягостно сладка своей болью.
Игорь был скептиком, но сейчас он решил, что лучшей помощью станет выполнение всего, что сказано Пелагеей. Слишком уж потрясла картина парящего в синеве ребенка с лицом Будды. И обещанное облегчение состояния Виссариона, пусть и несущее в себе ничего лечебного – обнадёживало. Он с надеждой смотрел на дверь, за которой сейчас ковалось их будущее.