Катя разглядывала пустырь, по-другому назвать это место не получалось. Словно какая-то сила изъяла из этой точки пространства всё живое и оно, это место, стало пустым, безжизненным. И всё, что его окружало, тоже опалило этой силой, отчего и не разрастались здесь деревья, плешь вытягивала из них жизненные соки.
Она чувствовала наполняющее это место злое сияние, сродни тому, что наполняло печати на плечах Кайзеровой своры. Прикрыв глаза и отдавшись внутреннему зрению, Катя увидела на поляне, ближе к дальнему краю, несколько пульсирующих фонтанчиков зелёного огня, бьющегося в такт сердцу неведомого существа. И, словно почувствовав прибытие гостей, источники забились сильней, приподнявшись над землей, приветствуя давних знакомых.
Джипы расположились полукругом на краю поляны, где кончалась кривая дорожка, ведущая сюда. Дальше путь терялся, исчезая с карты мира.
Бывшие детдомовцы рассыпались вокруг машин, угрюмо поглядывая на Кайзера и на чахлые, полумёртвые заросли.
Память хранили всё, но этот кусок жизни каждый из присутствующих упрятал так глубоко, как только мог. И теперь они ждали. Неосознанно сжимаясь стайкой, словно испуганные щенки перед лицом смертельной угрозы. Несмотря на приобретённый за года опыт и мастерство, бесшабашность и безбашенность – местная аура пригибала их к земле, требуя платы. Яростно взывая к своим отпрыскам, что жили теперь у них не только в печатях, но и в душе.
А Кайзер купался в потоках местного сияния. Он вернулся домой, туда, где обрел свою силу, ту, что позволяла ему идти по жизни, заглядывая в будущее и предугадывая опасность.
Она требовала платы. И он обещал ей – то, в чём ещё до этого поклялся самому себе – уничтожить весь этот мир. Забрать его жителей в тартарары, за содеянное ими. За Майку. За Кирилла. За Валерку. За всех пацанов и девчонок…
Да, истребованная мзда не стала для него грузом, он умер давно, вместе с той, что ушла из этого обиталища грязи людской. И он хотел, чтобы умерли и все остальные. В этом ему помогали братья, не давшие тогда умереть по-настоящему. Ибо они поклялись.
Кайзер шатающейся походкой дошёл до пульсирующих источников и упал на колени. Сияние тотчас накатило на него, поднимаясь от ног всё выше и выше, пока не облекло тело Кирилла нефритовым коконом, похожим на гигантскую куколку мотылька, что несёт на своём теле и крыльях мёртвую голову, как обещание будущего всему живому.
Катя и Роза, выведенные из джипа кем-то из детдомовцев, единственные среди присутствующих могли видеть происходящее на другом уровне бытия. Возможно, Валера тоже увидел бы кусочек иного, но парнишка все ещё находился в прострации, съёжившись на заднем сиденье машины Кайзера, где его и оставили. К нему подходили, по одному, по двое, пытаясь понять, что с ним – как принюхивающиеся волки, разглядывающие больного собрата, и не находящие в нём никакой заразы. Он оставался для них частью стаи, пусть и не нёс больше злого сияния в печати – для них волчья голова была лишь знаком общности. А шрам на плече Валеры никуда не делся.