Горчаков молчал. По мере того, как говорила Софья Алексеевна, он все сильнее мрачнел, и графине, наконец, показалось, что лицо ее визави превратилось маску скорби. Но его ответ не заставил себя ждать:
– К сожалению, сударыня, я совсем не тот человек, слова которого в данном случае могут оказаться полезными. Вместо помощи я принесу лишь осложнения. Единственное, могу подсказать, что всем в комиссии заправляет ваш дальний родственник Чернышев. По крайней мере, свидание с арестованными нужно просить у него. Надеюсь, что вам он не откажет. Сейчас же позвольте мне откланяться, передайте мои извинения мадам Загряжской, а с Виктором Павловичем я свои дела уже закончил.
Горчаков поклонился остолбеневшей Софье Алексеевне и вышел.
«Вот и началось гонение света на нашу семью, – поняла графиня, – теперь так будут поступать абсолютно все. Никто не станет мне помогать».
Она добрела до гостиной, где в двух словах сообщила тетке и Загряжской, что ничего не получилось, и командир кавалергардов отказался хлопотать за своего подчиненного.
– Надо же, Горчаков производит впечатление приличного человека, хотя сам – обычный трус, – с горечью заметила Румянцева.
– Я не могу осуждать его, тетя, боюсь, что в свете найдется мало желающих помочь бедным офицерам, виновным лишь в том, что были по-юношески наивны.
У Софьи Алексеевны не осталось сил что-либо обсуждать. В гостиную привели Надин, и расстроенные женщины тут же уехали. В молчании добрались они до особняка Румянцевых. Мария Григорьевна не стала настаивать и отпустила племянницу с внучкой домой. Но воспоминания о сегодняшнем разговоре все время мучили ее, почему-то старушке казалось, что князь Платон действует по указке Чернышева. Вроде бы Горчаков выглядел достойно. Чем же зацепил его генерал-лейтенант, если князь Платон забыл о порядочности и чести? Да если рассказать о его поступке в свете, Горчакова перестанут принимать! Или теперь не перестанут? Вдруг сочтут его поведение разумным? Старая графиня огорченно вздохнула, и Бунич, как обычно развлекавший ее за ужином забавными рассказами, замолчал и шутливо поднял вверх обе руки:
– Сдаюсь, драгоценнейшая Мария Григорьевна. Сегодня мое остроумие не находит отклика в вашей душе. Не стану надоедать, ведь я вижу, что вы сильно озабочены. Может, я смогу хоть чем-нибудь помочь?
– А ведь действительно сможешь, дружок! Напомни мне, наша с тобой соседка Катя Обольянинова не за князя ли Горчакова замуж вышла?
– Да, за него. С чего это вы про нее вспомнили?
– Да, похоже, я с сынком ее нынче беседовала, – поморщилась Румянцева, – редкостным поганцем оказался этот князь Платон.