«Все считают Джона чуть ли не родней. Когда все свои, то никто ни в кого не влюблен, а все дружат. Ну и как поступить? Набраться храбрости и сделать первый шаг?.. Но ведь это неслыханно! Если мама узнает, она ужасно расстроится», – терзалась Вера.
Она слишком дорожила своими отношениями с матерью, и ни за что на свете не хотела бы ее разочаровать. Нет, вариант с объяснением казался явно неподходящим. Оставалось поступать так, как делала все эти два года: терзаться, но молчать. Вера вновь провела пальцем по портрету своего кумира. Руки она прятала в муфте, чтобы никто не видел ни миниатюру, ни пальцы. Подобных уловок за два года своей тайной любви она придумала немало, но ближе к заветному предложению руки и сердца они ее так и не продвинули.
Увидев, что впереди показалась трехэтажная светло-бежевая громада их дома, а под морозным солнцем засверкал белый мрамор его колонн, Вера постаралась успокоиться. Пора спрятать собственные заботы – ее ждут дела семьи. Не хотелось слишком беспокоить мать, но надо же узнать, что та скрывает. Как говорится: «кто предупрежден, тот – вооружен». Вера собиралась мягко навести Софью Алексеевну на нужные темы, и нащупать в ее ответах крупицы правды. Она вздохнула, привычно переложила портрет Джона из муфты в карман шубы и откинула медвежью полость.
– Пожалуйте, барышня, – торжественно объявил кучер, помогая ей переступить из саней на мраморные ступени крыльца.
– Спасибо, Архип!
Вера прошла в услужливо распахнутую рослым лакеем дверь, а кучер, легко щелкнув вожжами, направил рысака к конюшне – приземистому зданию в глубине двора. Вера отдала слуге муфту и перчатки, расстегнула шубу и потянула ее одной рукой с плеча, другой пытаясь нащупать в кармане драгоценную миниатюру. Но маленького овала в золотой рамке не было, карман был пуст.
«Господи! Да что же это?..»
Вера порылась в другом кармане – бесполезно. Портрет исчез. Она растерянно уставилась на свои руки, потом на темно-синий бархат, покрывающий мех шубки, затем на пол. Миниатюры нигде не было. Скорее всего, та выпала на крыльце или в санях. В надежде увидеть свою драгоценность на ступенях Вера выскочила на крыльцо, и опять ничего не нашла.
«Значит, я выронила портрет на улице», – поняла она.
На ходу запахивая шубу, Вера слетела с крыльца и вдруг замерла, ей на мгновение показалось, что сердце пробил огромный толстый гвоздь – она больше не могла дышать. Крепко вдавленная в колею, оставленную полозьями, в снегу валялась миниатюра, вернее то, что от нее осталось: расплющенная золотая рамка еще держала несколько осколков костяной пластинки, но лица у красавца-баритона больше не было. Кровь отлила от Вериного лица.