Оба Вавенди встали, намереваясь отойти ко сну и только теперь снова вспомнили о своем госте. В пылу забот и надежд о будущности своего родного народа они совершенно забыли о нем. Но он с грустным участием внимал их разговору, потому что то, что развертывалось теперь перед его мысленным оком, было лишь небольшим отрывком из истории Африки, — этой жалкой, несчастной страны.
Сон Симбы. — Возвращение Сузи. — Как уплатили за наем. — «Змея» и ее господа. — Старые знакомые. — Тайные замыслы. — Мировой порядок арабов. — Изменник. — Прошлое Фераджи. — Тайный наблюдатель.
Над вершинами Кунгве давно уже взошло солнце, и лучи его с любопытством проникали сквозь щели и трещины высоких тростниковых стен одной из хижин тэмбе Мудима. Они падали прямо на голову спящего Симба, дрожали на шелковистых отливах его густых вьющихся волос, играли на его сомкнутых веках и слегка разгоревшихся щеках, как бы желая разбудить этого соню. Но он не пробуждался. Ему снился длинный сон.
Сон этот был совершенно чужд всякого рода обманчивых картин и образов, и жизненной правдой было все то, что постепенно развертывалось и как бы выплывало из мглы прошедшего перед его мысленным оком. Сон этот был не что иное, как внезапно ожившее в душе его воспоминание о его бурно прожитой жизни.
Как быстро и вместе с тем как явственно проходили перед ним долгие годы его раннего детства, юности и первой поры возмужания.
Он увидел родительский дом, а себя самого молодым лесничим, бродящим по лесам и полям, затем странствующим по белу свету, по чужим землям и морям. Много лет тому назад он впервые отправился в Африку и проплыл вверх по священному Нилу в самое сердце «черного» материка. Много приходилось ему тогда бороться, много пришлось и выстрадать, и пережить в ту пору, недаром же темные кудри его поседели в самые молодые годы. Он был свидетелем ужасных злодеяний и покинул тогда Египетский Судан с исключительной целью созвать мстителей за оскорбленные права человечества и стать в ряды тех, кто всеми силами старался побороть торг рабами и стремился к окончательному искоренению рабства.
Однако все вышло иначе, чем он желал и надеялся. Оказалось, что в то время в Каире отнюдь не спешили набирать спасительную армию для облегчения участи истязаемых негров. Его тотчас же с большой готовностью приняли и зачислили в ряды египетской армии, но муштровка турок не была делом, которое было бы ему по душе. Отчислившись из египетской армии, он снова ухватился, как истый охотник, за ружье, став еще раз охотником и торговцем. Теперь он уже на свой собственный счет странствовал по следам Ливингстона, Спика и Буртона. Подобно им, он предпринял это дальнее путешествие с целью открытий, но только не рек и озер, а хотя бы маленького клочка земли на всем этом громадном материке, где бы царили мир, тишина и спокойствие, где бы он мог спокойно поселиться среди чернокожих и преподать им первые начатки культуры. Те белые, которых он встречал и с которыми делился своим намерением, называли его в глаза мечтателем, а за глаза смеялись над ним. Но это не смущало его; он был вполне проникнут своей идеей; в его жилах, в его крови был тот же священный светоч любви к человечеству, какой воодушевлял испокон веков всех миссионеров, заставляя их смело идти и к дикарям, и к людоедам.