— Я уже слыхал о нём, — сказал я Хичему, когда мы поднимались по лестнице в контору.
— О ком? О Тарлингтоне?
— Да. Что он собой представляет?
— Как вам сказать, — начал Хичем, словно извиняясь. — Он тут вертит всей округой… Он, собственно, землевладелец, но он и член нашего правления, и местный мировой судья, и всё что хотите. Человек безусловно энергичный, умеет произнести эффектную речь в Неделю Военного Флота и всё такое. Но он перегибает палку. Вот теперь новая блажь: немецкие беженцы. Вбил себе в голову, что все они шпионы и члены пятой колонны, и заставил нас выгнать с завода одного очень способного химика-металлурга, австрийца. Мы никак не могли его урезонить.
— «Оплот родины», — ввернул я.
— Вот-вот. — И, спохватившись, должно быть, что зашёл слишком далеко, он заговорил опять деловым тоном. — Возьмите ваши письма, мистер Нейлэнд, а копии я передам правлению. Записку к Робсону на Смитовский завод я вам дал? Отлично. Но не поступайте туда, не дав мне знать. Нам и здесь нужны люди.
Сержант по-прежнему торчал у ворот, когда я выходил, и, несмотря на то, что он видел меня в обществе начальства, я, должно быть, всё ещё казался ему подозрительным, и он жалел, что нет повода отвести меня в участок. Я приветливо улыбнулся ему и дружески помахал рукой, а затем пожалел об этом. В нашей работе мы прибегаем к услугам местной полиции только в тех случаях, когда это совершенно неизбежно, тем не менее не было никакого смысла выходить из роли только затем, чтобы подразнить невзлюбившего меня сержанта. Но в ту минуту мне этого хотелось, и я поддался своему настроению.
Я напился чаю в гостиной «Ягнёнка и шеста» и имел удовольствие видеть майора Брембера, разгуливавшего в пуловере канареечного цвета и в оранжевых спортивных шароварах до колен. Я готов был держать пари на что угодно, что он и полковник Тарлингтон нашли бы общий язык, но прекрасно понимал, что Тарлингтон гораздо более крупная фигура. (Мне доставляло удовольствие называть их про себя без чинов. Меня всегда раздражают штатские, которые упорно называют себя майорами и полковниками.) В гостиной несколько человек пили чай и тихо разговаривали, но никого из тех, кого я уже видел раньше, не было. Покуривая трубку, я довольно лениво обдумывал то немногое, что успел узнать сегодня, но пока всё это не складывалось в единый цельный узор и не увязывалось с теми жалкими обрывками сведений, скорее намёками, которые сообщили мне в отделе. Я начинал думать, что даже и эти сведения о шпионаже в Грэтли неверны.
Я всё ещё разбирался в отдельных клочках этой загадки-головоломки, когда громкоговоритель разразился очередными сообщениями с фронта. Диктор пытался нас уверить, будто серьёзные осложнения, по-видимому, начавшиеся на Дальнем Востоке, каким-то образом уравновешиваются тем, что мы сбили парочку немецких истребителей и обстреляли из пулемётов несколько их грузовиков в Ливии. Уже десять минут длилась эта вздорная болтовня, а до конца передачи всё ещё было далеко, и нам грозило выступление какого-нибудь второстепенного представителя власти с добрыми советами. Поэтому я решил ретироваться из гостиной. Бар открывался значительно позже, так что не имело смысла сидеть здесь и ждать.