Мэл поднял голову, увидел меня, и его лицо смягчилось этакой улыбкой рубахи-парня. Мэл пользовался своим обаянием так же неторопливо, как и накрывал на стол, так что можно было четко его разглядеть. Это была одна из его хороших черт. О чем бы он ни умалчивал, но то, что он говорил, было правдой. «Я твой друг, Светлячок». Он все еще выглядит как парень, который скорее будет носить засаленные джинсы, нежели фартук, хотя татуировки портили впечатление; засаленные джинсы и мантия с капюшоном? Гм… Я задумалась, использовали ли когда-нибудь магоделы пятна от продуктов вместо косметики.
– Привет, Светлячок.
– Привет.
– Наша договоренность на пятницу в силе?
Я кивнула – может, чересчур энергично, потому что его улыбка увяла.
– Что-то не так?
«Все не так, – подумала я, – как и в прошлый раз, когда ты спрашивал об этом, просто все ухудшается быстрее, чем я ожидала». Я покачала головой, стараясь делать это не столь энергично.
– Все нормально, спасибо.
Он допил свой кофе, поставил кружку и подошел ко мне:
– Уверена?
– Уверена. Да, – я обняла его, уткнувшись лицом в его плечо (лбом в дуб, который был виден из-под оборванного рукава футболки), и вздохнула. Он пах едой и дневным светом. Я чувствовала, как бьется его сердце. Он обнял меня.
– Может, это затяжное несварение желудка от одиннадцати двенадцатых вчерашней «Горькой шоколадной смерти», – сказала я.
Я почувствовала слабый толчок его диафрагмы, когда он засмеялся – его смех походил на щекотное хихиканье, – но он слишком хорошо меня знал.
– Попробуй еще раз, Светлячок, – сказал он. – Голубые киты получают передозировку, пропуская через себя всю эту морскую воду? В твоих венах течет не кровь, а шоколад – темный, полусладкий, высшего качества.
К сожалению, цвета он красного. У вампиров это вызывает определенные идеи. Я ничего не ответила.
– Ты можешь рассказать мне об этом в пятницу, хорошо? – спросил он.
Я кивнула:
– Хорошо, – если бы я сказала что-то еще, я бы разревелась.
Я медленно ехала домой. Подумала, не заехать ли в библиотеку, но решила, что Эймил входит в категорию «трудных собеседников», и она, вполне вероятно, могла догадаться, отчего я чувствую себя такой подавленной, а рисковать я не хотела. Что за ужасный повод не видеть кого-то в последний раз! Но я так устала.
Я сидела в машине у дома и смотрела, как кружатся листья. Казалось, за эти два дня было слишком много осени. Я подумала о тех двух днях вне времени, которые провела после того, как Кон поставил мне диагноз и перед тем, как он вернулся, чтобы меня излечить. Я, конечно, знала, что скоро умру, но это как бы не имело значения. И дело было даже не в том, что я действительно верила в исцеление, а в том, что я просто ничего не могла поделать. Сейчас у меня не было такой роскоши. Что бы там ни было, через это надо будет пройти. Мне никогда не нравились сказки про принцесс, которые годами ждут, чтобы их спасли – «Спящая красавица», например. И никто не сказал глупышке: «Пробудись и сама разделайся со злой феей». Все же я поймала себя па мысли, что проспать всю беду – это не так уж плохо.