– Какая интересная у вас манера: обрывать цитату, – усмехнулась Прокурор. – Напомню, что дальше Горбачев сказал: «Было бы большой ошибкой идти на конфронтацию с Ельциным. И я буду работать с ним»[233].
Адвокат сник. Не ждал он такой осведомленности от обвинения.
– Да и вообще, нет нужды к словам цепляться, – вставил я. – Сами действия Горби и Ельцина прекрасно изобличают и умысел, и сговор.
Судья величаво поднялся:
– Истец, считаете ли вы господина Ельцина виновным в убийстве СССР?
– Несомненно, – ответил я.
– Его вина косвенная или прямая?
– Прямая.
– Вы настаиваете на придании ему статуса подсудимого?
– Нет.
Зал изумленно колыхнулся. Донеслось даже чье-то: «Вот идиот!»
– Почему же? – спросил Судья, помолчав секунду.
Я объяснил:
– Уходя в отставку в 1999-м, под Новый год, Ельцин попросил у всех нас прощения. Я не помню, чтоб еще хоть один политик просил прощения у народа, не принято у них так! Он осознал свою вину – а значит, достоин милосердия.
Ельцин стоял, покачиваясь, и глядел куда-то внутрь себя. Я с кафедры изучал публику. В ее глазах светилась и накопленная годами ненависть к этому человеку, и равнодушие, и брезгливость; кое-где угадывалось что-то вроде сочувствия к его бессильной дряхлости… Но ни любви, ни уважения, ни благодарности я не заметил ни в ком. Даже либералы уже от него отвернулись.
Худшее наказание – оставить по себе такую вот память.
– Прокурор не возражает? – уточнил Судья после долгого молчания. Обвинитель сидела опустив глаза, лицо ее покрылось пятнами, было видно, как она взволнованно и мучительно дышит. Наконец она взглянула на Ельцина, на меня, на Судью – и отозвалась тихо:
– Не возражаю.
Горбачев вскочил, весь красный, хотел крикнуть, очки сорвал и замахал ими в воздухе. Адвокат тоже встал, что-то шепнул ему на ухо и усадил. Судья произнес:
– Ступайте с миром, Борис Николаевич.
Глядя в пол, тот тяжко и медленно вышел.