— Он сказал, что галера сделана так, чтобы гнуться вместе с волнами и не ломаться, даже если ветер и волны станут слишком сильными и неукротимыми, — сообщил он своим родителям бодрым голосом.
— Ну, это обнадеживает, — пробормотала Изабель, поглядывая на судорожно глотающего слюну мужа.
— Он мне показал золотое кольцо с корабля, который затонул в Вотерфорде, еще когда он был мальчишкой. Он сказал, что снял его с руки скелета, который прибило к берегу.
— Я ему самому руки поотрубаю, после того как отрежу язык, — прорычал Вильгельм. — А тебе я оторву уши, чтоб не слушал всякую чушь.
Он больше не мог бороться с мучительными приступами тошноты, которые накатывал на него с каждым восхождением корабля на новую волну и падением с нее, и его вырвало в ведро. Ричард посмотрел на отца, уныло вздохнув, улегся на живот и принялся разглядывать щели между досками в навесе.
— Дождь идет, — сообщил он. — Все облака черные от дождя.
Жан Дэрли, которому морская болезнь была нипочем, уселся, скрестив ноги, рядом с Ричардом и тоже принялся глядеть наружу.
— Тебе лучше помолчать, приятель, — пробормотал он. — Твой отец держит свое слово… вернее сказать, держит слово, когда чувствует себя получше, а мне будет очень жаль видеть вас с рулевым покалеченными.
Изабель вяло улыбнулась Жану, а он улыбнулся в ответ. Они были ровесниками и знали друг друга с тех пор, как он был оруженосцем, а она юной невестой. Их связывала крепкая дружба, основанная на уважении и понимании. И то, что они никогда не выходили за эти границы, объяснялось их любовью к человеку, который сидел сейчас бледный и измученный рядом с ними.
Изабель тоже начало тошнить, но ради детей она старалась выглядеть храброй. Ведь это ее желание привело их сюда, и она чувствовала свою ответственность за них. Махельт заснула у нее на руках. Ее лицо, обрамленное густыми меднокаштановыми волосами, было мертвенно-бледным. Изабель аккуратно укутала худенькие плечи дочки своим плащом и погладила ее измученное маленькое личико.
К закату погода ухудшилась. Изабель несколько раз попадала в шторм в проливе между Англией и Нормандией, но то, как кидало и раскачивало «Святую Марию» на волнах Ирландского моря, превосходило ее прежние переживания. Ветер выл, словно чудовище, жаждущее крови и душ, а корабль брыкался и дрожал так, будто его зажало между челюстями этого чудища, которое теперь перемалывает его своими клыками. Дикие волны отвешивали поясам наружной обшивки корабля пощечины, выбрасывая брызги на открытую палубу. Натянутая до предела полотняная обшивка навеса была не в силах укрыть их от дождя и брызг. Края шатра пропускали капающую воду до тех пор, пока занимавшие шатер не вымокли насквозь и не начали дрожать. Крики матросов заглушались ревом ветра, а дрожание корабля, каждой сто перекладины, стойки и каждого законопаченного шва, усиливалось вместе с яростью шторма. По побелевшим сжатым пальцам и широко раскрытым глазам своих служанок Изабель могла понять, что ждать паники осталось недолго.