Чайник реально вскипел. А Верка-то не верила. Говорила – ящики, мол, сырые. Ничего. Мы и сырые разожгли с Серёжкой. Он ушёл сейчас сдать бутылки и банки, что мы нашли за сегодня. Надеюсь, принесёт бухнуть. А чайник мы нашли вчера. На обычной петергофской помойке. Я, например, горжусь, что живу в Петергофе. И даже рада, что муж меня выставил из квартиры. Пусть он подохнет от смога в своём Центре! Нет, пусть дохнет, задыхается до глубокой старости. А, вот и Серёжка. Сейчас, момент. Оп…,ух!
– Серый, мы с Веркой сварили супу.
– Супу?
– Да, нашли банку недоеденной тушёнки и картофельных очистков набросали.
– Давай.
Вот, ест. Люблю смотреть, как мужики едят. Завораживает. А Серёга, он вообще профессор. Чего-то там, ихти-ихти, не помню. Пью я много. Каждый день пью. Мне и Верка говорит: «Танюха, не пила бы ты так много». Но иначе не забыться. Я хочу забыть про жизнь на Садовой с мужем-импотентом. Раньше он снился мне в кошмарах. Первое время так вообще – каждую ночь. Но потом мы с Веркой познакомились, и она меня с Серёгой познакомила. И больше мне Пётр Андреевич во сне не является. Если кого-то (мало ли!) интересует, как мы живём, то я скажу хорошо. Живём мы на чердаке блочного дома на Бобыльской дороге. Номер дома не скажу, потому что не помню. Раньше Верка с Серёжкой там жили. Но я как-то затесалась в их компанию, и теперь Серёга обнимает нас обеих. Верка красивая. Особенно, когда умоется. Но бывает это не часто. В кафе нас не пускают, не в Питер же ехать. Моемся на колонке. А там вода леденючая, как говорит Верка. Она совсем молодая, ей тридцать три года.
– Верка, тебя за что, говоришь, муж-то выгнал?
– Готовить не умела.
– Зато сейчас, смотри, какой суп сварганила. Смотри, Серёга какой довольный.
– Да он всегда довольный, когда спиртяги хряпнет.
Серёга достал из штанов пачку Беломора и дал по папиросине нам с Веркой. А раньше я не знала этого удовольствия – в конце дня покурить папироску. Летом мы живём на даче. В шалаше на берегу Финского залива. Нет ничего лучше нашего шалаша. И нашей жизни тоже ничего лучше нет.
Пепельница из жестяной банки (TUBORG CHRISTMAS BREW) была полна окурками без фильтров на каждом из которых было написано GAULOISES Blondes и собственно фильтрами, белыми, как чума. Он не знал, что делать дальше. То есть, конечно, вытряхнуть пепельницу в мусорный мешок входило в его планы, но далее они не простирались. Джинсы, протёртые до дыр, валялись на полу, застеленном газетами. Вот, взгляните на него, как тупо он смотрит в экран включённого телевизора. Замечательно? Тянутся минуты и пролетают дни. Выйти! Посоветуем ему выйти из его комы. Куда? Да хотя бы просто на улицу. Пройти хотя бы несколько километров не оборачиваясь.