Я натягивал второй сапог, когда баронесса появилась в прихожей.
— Машина скоро будет. Я так понимаю, тебя сегодня не ждать?
Я кивнул, притопнул, проверяя, удобно ли ногам, и потянулся за шинелью.
— Опять мне ночевать одной, — она испустила театральный вздох. Я посмотрел на неё, но она опустила голову, скрывая весёлые искорки в глазах. — Ну что ж, мне не привыкать, я и так почти всю жизнь провела в одиночестве.
— Постараюсь скоро вернуться, — сказал я, снял фуражку с вешалки и водрузил на голову.
— Не надо! — воскликнула Сванхильда, чем вызвала у меня неподдельное удивление: хоть бы постеснялась при муже так откровенно хвостом крутить. Тем временем «жена» подошла ко мне, стряхнула с погона невидимые пылинки, обняла за шею и, прижавшись губами к уху, прошептала: — Фюреру нужен результат, тебе — слава. Не торопись, милый, иначе всё испортишь. Лучше десять раз всё проверь, убедись, что всё работает, и только потом возвращайся с победой.
Она поцеловала меня по-дружески в щёку, стёрла следы губной помады, пошевелила пальчиками в прощальном жесте. Я кивнул и, не желая больше присутствовать при этом спектакле, вышел за дверь.
Сегодня погода радовала отсутствием ветра. Снежинки медленно кружились в прозрачном воздухе, падали на донышко фуражки, погоны, оседали на рукавах шинели, белыми пушинками ложились на сапоги.
Солнце давно уже скрылось за горизонтом, и на звёздном небе вовсю хозяйничала луна, придавая домам мистический вид. Я представил, как красиво здесь было до войны, когда город купался в огнях витрин, а фонари освещали улицы, по которым с весёлым звоном допоздна колесили трамваи. Жизнь так и кипела, повсюду слышался радостный смех, звучали весёлые голоса, всю ночь напролёт работали клубы, кафе и кинотеатры, в Берлинской опере каждый месяц шли премьеры.
Теперь всё было не так. Из-за комендантского часа и строгого режима светомаскировки красивый город каждую ночь погружался во тьму и замирал до следующего утра. Тишину нарушали только топот сапог армейских патрулей, робкие свистки паровозов, да тарахтение редких автомобилей.
И ради чего? Ради амбиций жалкого ефрейтора, мечтавшего поработить мир? Как это неправильно и глупо. Жизнь и так достаточно коротка и хрупка, чтобы тратить её по пустякам и уж тем более нельзя отбирать её у других лишь потому, что они с тобой не одной расы или племени.
Слева послышался нарастающий рокот мотора. Он всё приближался. Наконец показалась и сама машина с чёрными накладками на фарах. Сквозь узкие щёлки маскировочных устройств еле пробивались плоские пучки света. Их едва хватало, чтобы разглядеть хоть что-то впереди «опеля». Водитель буквально нащупывал дорогу, и я даже посочувствовал бедолаге.