Когда все заканчивается, меня трясет. Я смотрю, как Роберт кладет лайм на салфетку. Женевьева стоит у него за спиной, в глазах горит опасный огонек. Она опускает руки ему на плечи и склоняется к уху.
– Теперь ваша очередь, мистер Дейд, – произносит она театральным шепотом.
Роберт поднимается и делает рукой неопределенный жест, но Женевьева, похоже, понимает его. Я стою, немного взволнованная, немного напуганная. И снова смотрю на музыкантов. Они наигрывают что-то более тихое; музыка не отвлекает нас от происходящего. Ни меня, ни их. Мне кажется, что гитарист подмигивает мне, но я не уверена.
– Я не думаю, что… – начинаю я, но Роберт останавливает меня, прижимая палец к моим губам:
– Ты можешь превратить страх в любовника.
Слова ничего не значат для меня, но я вынуждена согласиться. Я позволяю Роберту поднять себя и усадить на барную стойку. Я подбираю ноги и ложусь, чувствуя себя совершенно беззащитной перед находящимися в комнате людьми. Женевьева стоит за баром; Роберт перед ним. Она принимается за мою рубашку, а Роберт расстегивает юбку.
– Что вы делаете? – шепчу я, но Роберт шикает на меня:
– Ты властвовала, теперь пришло время подчиняться.
Женевьева снимает с меня рубашку; юбка тоже скользит вниз по ногам. Музыка обрывается, музыканты начинают шепотом обсуждать происходящее.
Краем глаза я вижу, что Женевьева наливает еще одну стопку. Проводит холодным стеклом по моему бедру.
– Как тебя зовут? – спрашивает она.
– Кейси, – отвечаю я, – Кейси Фитцджеральд.
– Ну, Кейси Фитцджеральд, мне нужно, чтобы ты раздвинула ножки, совсем немножко, вот так; сегодня ночью ты не будешь хорошей девочкой.
Роберт тихо смеется, и я чувствую холодный стакан через ткань трусиков.
– Держи этот тут, – командует Женевьева, и Роберт улыбается мне сверху вниз.
– Подчиняйся, – повторяет он. – Ради меня.
Я сжимаю стакан между бедрами, а он водит лаймом по моему животу, по груди, вдоль края бюстгальтера. Потом дает мне зажать лайм между зубами, и по мне начинают рассыпать соль. Кожа такая чувствительная, что даже это легкое прикосновение ужасно соблазнительно.
Роберт наклоняется, слизывает соль у бюстгальтера, забирается внутрь, чтобы ущипнуть меня за соски, а Женевьева пробует соль на животе; она опускается ниже, опасно низко. Музыканты подходят ближе.
Я хочу воспротивиться, выплюнуть лайм и сказать им, что у меня не хватит на такое смелости.
Но я молчу. Я не отстраняюсь. Женевьева опускается еще ниже, целует край моих трусиков, потом сами трусики, пока не добирается до текилы. Она лакает из стопки, как котенок молоко.