— Наружно, Яков Петрович, — кладя руку на локоть Пестрецова, сказал Самойлов, — Да, наружно это так. Но внутри. О! Боже мой. Был я в Артуре у своего приятеля. Тишина, полком там командует. Расспрашивал его. Пулемёты есть? Нет. Бинокли у офицеров? Нет… И так до мелочей. Защитных рубах и тех нет, наши, говорит, белые рубахи не хуже защитных. Она, как в поту, да в пыли, да в земле вываляется, так станет что твоя защитная… Шутки, Яков Петрович, босые шутки! А дух? Одни так макак боятся, что не выдержат их появления, другие, напротив, — шапками закидать хотят. Ни манёвров толковых, ничего. Так, прозябают. Тоска и пьянство. И всё это кишит японскими шпионами. В самом Порт-Артуре в корабельном порту работают японцы. А ведь что ни японец — то шпион!
— Хорошо. Ты докладывал ему?
— Вчера. Был принят им и очарован. Но опять только наружно. Выслушал меня крайне внимательно. Задал ряд вопросов, показавших полную, как бы тебе сказать, осведомленную неосведомлённость. Он все знает но только с той стороны, как ему приятнее. Он не слушает ни меня, ни Куропаткина, ни других специалистов, но молодёжь, флигель-адъютанты, окружающие его, вдолбили ему совсем не то представление о Японии, которое нужно. Один провёл в Нагасаки неделю, другой был на манёврах японской роты, третий жил с японкой; четвёртый путешествовал по Корее — и это все нарисовало ему Японию какою-то кукольною слабенькою страною. А?
— Ну, разве она так сильна?
— Сильна не сильна, но воевать мы с нею не можем. И мы должны все сделать, чтобы этой войны не было.
— Да мы, сколько я знаю, и не хотим войны.
— Ну как? Надо сейчас, ни минуты не медля, убрать все с Ялу. Кончить эти нелепые лесные концессии.
— Но это невозможно. Ты знаешь, чьи капиталы туда вложены?
— Знаю. Тем более надо убрать их. Чтобы повода не было к войне. Чтобы солдаты не могли говорить о том, за что их гнали умирать. Ведь внутренний враг тоже не дремлет и, конечно, использует всё это. Наш долг спасать трон.
— Николай Захарович, ну разве ты видишь какую-либо опасность?
— Всякая война, Яков Петрович, потрясает народ, срывает с него маску безразличия. Это — или, или? Или венок победителя, и тогда вся кровь прощена — или, напротив, оправдания, подавай отчёт. Наш народ, да и не только простой народ, но и интеллигенция никогда не поймёт, что мы воевали за открытое море, воевали для будущего. Бесы-разрушители, та левая часть нашей интеллигенции, которая угомониться никак не может и все грезит о конституции, раздует слух о том, что русская кровь лилась для защиты высочайших капиталов, и неудовольство готово. В какое положение будем тогда поставлены мы, офицеры и начальники, кто об этом подумает? Я чувствую, что та каша, которую заварили теперь наши финансисты на Востоке, выходит крутенька, а расхлёбывать её придётся нам, генералам и офицерам, и дорого придётся платить тогда за этот блеск балов и даровые ужины и шампанское.