Это была показная сторона «мудрого банкира». Свой настоящий лик он начал показывать очень скоро. Он распространял в скрытой форме слух о том, что состоит банкиром царской пары. Манасевич-Мануйлов прилежно помогал ему в этом, заботясь о доходности «гешефта» своего сородича и делая ему рекламу. Богатство Рубинштейна быстро росло. Его аппетит к собиранию золота рос вместе с ростом его богатства. Во время войны он занялся валютной спекуляцией в больших размерах, что повлияло на быстрое падение рубля. Банкир был арестован и провёл несколько месяцев в заключении. Его вина равнялась в военное время измене Родине. Распутин спас его от виселицы, но мнение о нём изменил. Он называл его теперь шарлатаном.
Этот случай не проучил Рубинштейна. Он чувствовал себя, очевидно, в безопасности как «дворцовый банкир», а больше того, как посвящённый в тайну императрицы. Он организовал новую аферу высокого стиля, которая была уже настоящей изменой, а власти усматривали в ней также и шпионаж. Рубинштейн скупил все акции страхового общества «Якорь» и продал их с большим доходом в Швецию. Вместе с акциями он переслал туда же планы разных зданий и сахарных фабрик, застрахованных «Якорем». Эти планы попали в руки русских властей. Банкир был обвинён военными властями в измене и шпионаже. Случай вызвал среди евреев большой переполох, так как о еврейском шпионаже уже давно шли разговоры по всей России. Их ужас был ещё больше, когда Распутин отказался наотрез помочь спасать двойного изменника. Что почувствовала царица, узнав о том, какому негодяю она доверила свою тайну посылки в Германию денег? Ей стало ясно, что её имя будет связано с именем изменника и шпиона, и, в самом деле, кое-что вышло наружу. Угрожал огромный скандал. Царица послала специального курьера в Ставку, но это не помогло. Рубинштейн не был освобождён из тюрьмы и ему грозило повешение. Он мог попытаться защищаться именем императрицы. Еврейское окружение Распутина пришло в большое замешательство. Его единственной надеждой спасти попавшегося сородича был секретарь старца. Симанович должен был уговорить Распутина простить Рубинштейну его преступления и ещё раз спасти его, теперь уже от виселицы. Симановича, очевидно, не нужно было много уговаривать. Он, без сомнения, был замешан в тёмные дела банкира, и, весьма возможно, сам дрожал за свою шкуру и старался помочь ему. Он напомнил Распутину, не без угрозы, очевидно, об опасности, грозящей царской паре в том случае, если Рубинштейн начнёт говорить о своих отношениях с Двором. Я помню, когда Распутин появился в сопровождении жены Рубинштейна во дворце в Царском Селе и просил встречи с царицей. Я догадывался о чём Распутин собирался умолять государыню, а та, наверное, изъявила полную готовность заступиться за «своего» банкира. Она ездила вскоре после этого лично в Ставку. По настроению евреев из окружения старца можно было думать, что великий прохвост Рубинштейн был освобождён из тюрьмы.