Тошан с трудом мог скрыть раздражение, когда узнал о решении матери.
— Ты так изменилась, мама! — пошутил он. — Как ты сможешь выносить городской шум? Я-то считал, что ты захочешь перезимовать в хижине, чтобы стеречь наше добро! А ты подумала о том, какой прием тебе окажут в Робервале? Индианка с дочерью-полукровкой от белого отца.
— Замолчи, сын, — запротестовала она. — Почему ты кричишь? Хочешь, чтобы Киона услышала и стала мне снова задавать вопросы о своей семье? Она соображает не хуже семилетнего ребенка. Не надо делать ей больно, прошу тебя.
Молодой человек горько улыбнулся и возразил:
— Я знаю, отчего ей будет больно! От насмешек над ее одеждой или цветом волос, подтверждающих, что она метиска. Я сам прошел через это всюду, где бы ни жил, правда, я мог защитить себя! Но что может пятилетняя девчушка? Она будет страдать и не посмеет ответить тем, кто будет смотреть на нее как на диковинную зверушку.
— Ты ошибаешься, Тошан, — тихо сказала Эрмин. — Никто не сможет устоять перед улыбкой Кионы.
— До чего ты наивна, бедняжка! — вздохнул он.
Разговор на этом закончился, поскольку в комнату вбежали дети. Тала усадила дочь к себе на колени.
— Будь умницей, Киона, послушай меня! Мы проведем зиму в Робервале, в настоящем доме. Эрмин сможет часто нас там навещать. Ты довольна?
— Да, мамочка! — заверила ее малышка. — А ты не будешь грустить оттого, что рядом нет ни реки, ни леса? Мимин говорит, что ты не любишь город.
Тала нежно провела рукой по ее лбу, тронутая заботой.
— Я не буду грустить. Обещаю. А теперь пойдем домой.
Эрмин проводила их до двери. Мадлен уже действовала — собирала игрушки, складывала белье в чемодан.
— Какое счастье, что ты здесь! — воскликнула молодая женщина. — Сейчас я буду тебе помогать, мне просто хотелось бы уделить как можно больше времени Тошану.
— Правильно. Мой кузен точно нуждается в тебе, — одобрила кормилица. — Иди к нему быстрее.
— Спасибо, Мадлен.
Тошан заперся в своей комнате. Он сидел на полу возле печки и курил сигарету.
— Нет, только не это! — закричала она.
Он постригся. Это настолько изменило его, что Эрмин заплакала.
— Я почти не узнаю тебя, — пожаловалась она. — Я так любила твои прекрасные волосы! Что на тебя нашло?
— У солдат не может быть такой гривы, как у дикарей, — ответил он ироничным тоном. — Я собираюсь вступить в двадцать второй Королевский полк и не хочу отличаться от остальных.
Эрмин чувствовала, что он сам потрясен этим своим поступком. Тошан расстался со своими длинными волосами, которые указывали на его принадлежность к индейцам. Впрочем, не впервые. В один прекрасный июльский день 1930 года она вновь увидела его в каньоне реки Уиатшуан. Он, по своему обыкновению, вышел из леса, когда она гуляла с Шарлоттой, в то время почти слепой.