– Дорогие коллеги…
Начало у врачебной конференции было стандартное. Профессор покашлял, высказал мнение, что последние сутки были особенно тяжёлыми, и дал слово кому-то из старших врачей, рассказавших про вчера. Через пять минут очередь дошла до Саши Бреслау, и она начала докладывать про ночь. Ульянин больной «затяжелел» неожиданно, часов с шести вечера, когда он пришёл с жалобами на тяжёлый по его стандартам приступ стенокардии. Приступ Саша успешно купировала, но через час больной вызвал её снова. Несколько электрокардиограмм были сняты одна за другой, и их можно было ещё долго обсуждать, но к этому времени «затяжелела» ещё одна больная, и влепив Ульяниному мужчине гипердиагноз, Саша договорилась о переводе его к реаниматологам. Тем больного удалось успешно стабилизировать, и сейчас его состояние вроде бы не внушало серьёзных опасений.
– Екатерина Егоровна Январь, 71 года, – продолжила Саша монотонным, усталым голосом. – Лечащий врач – интерн Ляхин.
Николай сжался на своём костлявом стуле. Сейчас на него начнут смотреть.
– Поступила на отделение 5 апреля, планово; диагноз при поступлении… Всё, что Саша говорила, Николай всё равно уже знал. Это не был
клинический разбор, в подобных случаях перечислялись только основные моменты ведения того или иного больного: поставленные диагнозы, выпадающие из общей картины детали. Только сейчас Николаю пришло в голову, что ему непонятен смысл того, что о больной, которую больше недели вёл он, докладывает другой врач, случайно оказавшийся дежурным на момент её смерти. Раньше ему такое в голову не приходило. А ведь если назначат клинический разбор, – то это будет его ответственность… После смерти… Сейчас конференция закончится, и его начнут топтать ногами. «Господи, что бы я отдал, чтобы меня по-настоящему избили, покалечили, но она осталась бы жива…»
Николай с тоской посмотрел в потолок, на змеящуюся по побелке трещину, тянущуюся вдоль стены. Твёрдая ламинированная карточка на лацкане халата уткнулась в кожу, когда он повернулся к постучавшей его сзади по плечу Ане.
– Коль, пошли уж…
Конференция закончилась, и мрачные, с утра уже усталые врачи толпой выходили через единственную дверь. Несколько человек, включая доцента Свердлову, стояли у выхода, глядя на него. Ощущая себя зверем в клетке, Николай поднялся и пошёл за Аней. Хотелось смотреть в пол, шаркать ногами, упасть и закрыть лицо, лишь бы не видеть.
– Как ты, Коля?
В другой раз он бы ответил «А мне что сделается?», – но не Алине Аркадьевне. Логично-правильный по сути, – он всё-таки был живой, – такой ответ был бы всё же неверным: Николаю действительно было плохо. «Вот и я дождался», – подумал он отрешенно. Он потерял больного. То, что это случалась и с другими, с теми, кого он знал, не имело никакого значения. У нормальных врачей больной мог погибнуть от стечения обстоятельств, от тяжести болезни, от несовершенства существующих лекарств и схем их применения. От судьбы, отмерившей им столько лет и дней, и никак не больше. Больная Январь умерла от того, что он, интерн, Ляхин был её лечащим врачом. Судя по всему, все понимали это точно так же хорошо, как и он сам.