И вдруг откуда-то из глубины земли, словно в самом ее сердце что-то вздрогнуло, да так, что задрожали стоящие по обеим сторонам от лесной дороги сосны, послышался нарастающий гул турбин, земля под ногами задрожала… Я испугалась и легла прямо на тропу. Зажмурила глаза. Наверно, вот так начинается землетрясение. Я не понимала, что происходит. И пришла в себя только тогда, когда гул подо мной стих и перешел в небо, куда-то вверх, к звездам. Не было ни молнии, ни града, но за несколько километров от меня в синем небе вспыхнули зеленые и красные огни…
Я была так утомлена, едва держалась на ногах от голода, а голова моя кружилась, словно глобус на школьной парте, что, когда я услышала спасительное: «Таня, это ты?» – даже не сразу сообразила, кому принадлежит этот голос. Ко мне бежал человек. Им оказался Павел. Он схватил меня и прижал к себе. Телячьи нежности.
– Где ты была? Мы все переполошились.
– Потом расскажу. Мне бы поесть, помыться и поспать.
* * *
Интересно было взглянуть на лица Маши и ее друга в момент моего появления в доме. Всегда беспечные, на этот раз они выглядели испуганными. И навряд ли причиной их испуга было беспокойство по поводу моего исчезновения. В условиях, в которых мы находились, можно было ожидать самого худшего, вплоть до повторения трагического случая с лосем. А почему бы и нет? Разве не могла я попытаться перелезть через ограду по каким-то своим причинам? Ведь они не предупредили нас открытым текстом, что мы в принципе находимся в плену. И про ток высокого напряжения тоже ничего не сказали. Поэтому испуг на их физиономиях можно было приписать страху перед Рюриком и всем командованием этого, как я уже начала догадываться, военного лагеря, который находился в пике напряжения перед грандиозной смертельной акцией. Согласна, что мой приезд в Нагорное и встреча Маши с отцом были для нее настолько несвоевременны, что это просто невозможно выразить словами. Как дочь своего отца она не могла хотя бы чисто внешне не оказывать мне знаков внимания. Но как Маша Плужникова, попавшая под влияние Стаса, изменившего все ее представления о жизни, она внутренне должна была сопротивляться моему здесь пребыванию. Я и трое моих помощников мешали естественному ходу событий. Мы были чужаками, причем любопытными и в силу этого опасными. (Чего нельзя было, кстати, сказать о моих телохранителях, которые никак не проявляли своего любопытства и всю дорогу играли в теннис, да по нескольку раз на дню наведывались в столовую). Короче – отдыхали.
Больше того, мне уже как-то не верилось, что Маша со Стасом ездили каждое утро в Москву, только чтобы поесть булочек с горячим шоколадом. Наверняка они посещали Пушкинскую площадь как связные, каким-то образом обменивались там информацией.