Муж возвращался поздно, от него пахло пивом. Запах был как от скисшего молока, и, когда он кидал ее на кровать и стаскивал с нее одежду, она отворачивалась.
— Ты выпил много пива. Видно, вечер был удачный.
Он смотрел на нее мутными глазами:
— Хочу и пью. А тебе бы только поворчать.
— Да я просто за тебя порадовалась.
Но он все не унимался:
— Придется мне тебя наказать. Сама напросилась.
Она плакала, пыталась его оттолкнуть, но он был сильнее.
— Ребенка хоть пожалей!
— Ребенка? Да о каком ребенке ты болтаешь? Это не мой ребенок. У меня никаких детей нет.
И снова мужские руки, на сей раз в резиновых перчатках. И от этого кажутся бледными и недоделанными — как у белых.
— Здесь больно? А здесь?
Она покачала головой.
— Думаю, с ребенком все в порядке. А вот здесь только снаружи болит или внутри тоже?
— Только снаружи.
— Понятно. Придется наложить швы. Я сверху побрызгаю лекарством, чтобы было не так больно, но ты лучше отвернись, не смотри, как я шью. Обычно мужчины шить не умеют, но мы, врачи, в этом деле мастера.
Она закрыла глаза. На кожу брызнули чем-то холодным, и она словно онемела.
— Это муж твой постарался? Я угадал?
Она открыла глаза. Врач снял перчатки и пристально посмотрел на Прешес:
— Сколько раз такое было?
— Не знаю.
— Надеюсь, ты не собираешься к нему возвращаться?
Она открыла было рот, но он не дал ей ответить:
— Да, конечно, вернешься. Так всегда бывает. Боюсь, мы с тобой еще встретимся. Ты уж будь поосторожнее.
На следующий день она вернулась домой, обвязавшись шарфом — чтобы скрыть синяки и ссадины. У нее болели руки и живот и шов очень ныл. В больнице ей дали таблетки, одну она приняла перед тем, как сесть в автобус.
Дверь оказалась открыта. С замиранием сердца Прешес вошла внутрь. Комната была пуста. Он забрал все свои записи, и новый сундук, и желтые занавески. А матрац в спальне изрезал ножом, и повсюду валялись клочья ваты.
Она села на кровать и так и сидела, уставившись в пол, пока не пришел сосед и не сказал, что отвезет ее в Мочуди, к отцу.
Там она и прожила, ухаживая за отцом, следующие четырнадцать лет. Отец умер, когда ей было тридцать четыре года, и тогда осиротевшая Прешес Рамотсве, познавшая и кошмар семейной жизни, и короткое, длиной всего в пять дней, счастье материнства, стала первой женщиной-детективом в Ботсване.