Были в кают-компании еще несколько человек, лица которых Врангель не мог вспомнить. Вероятно, это были командиры дивизий, назначенные Шатиловым вместо погибших в недавних боях.
— Добрый день, господа! — тихо сказал Врангель. — Прошу садиться!
Все разом сели.
Врангель высмотрел место во главе стола, предназначенное для командира крейсера, а сейчас его уступали ему. Но он прошел мимо, в глубь кают-компании, и уселся на свободное место между Шатиловым и Барбовичем.
— О чем речь? — вновь, бегло оглядев всех, спросил Врангель.
— Обо всем понемногу. О жизни, — уклончиво ответил Науменко. — В том смысле: что было, что будет, чем сердце успокоится.
— Ну, и к чему пришли?
— Ни к чему. У каждого своя правда.
— Размышляем, ваше превосходительство, как так получилось, шо мы сейчас из дому бежим, а большевики в наших домах вино-водку пьют, — пояснил Науменко. — Пока убегали от большевиков, думать было некогда. А сейчас появилось время, и жуткая обида нас взяла.
— Я тоже об этом думаю, — согласился Врангель.
— Вот! По всему так получается, что не должно бы такого быть, — прогудел своим низким голосом Барбович. — До Тулы дошли, до Москвы осталось два конных перехода. Это если без спешки, с ленцой. Что случилось? Кто и когда допустил ту самую главную ошибку, из-за которой мы, как те бездомные бродяги, по чужим огородам шастаем?
— Ну, и к чему пришли? — нахмурившись, допытывался Врангель. Он понял, это стрела в его адрес.
— Нету вывода. Каждый в свою дудку дует. Вон Кривошеин, тот стоит на том, что виноват весь народ. Будто вся Россия, весь народ поднял руку на «помазанника Божия». За это, говорит, нам и послана кара небесная.
— Не переиначивай, я не так сказал, — покачал головой Кривошеин. — Я о чем? Если бы мы все… Ну, все наши вожди разом объявили, что ведут войну с большевиками ради того, чтобы в дальнейшем восстановить на престоле законного царя…
— Вспомнил. Расстреляли законного царя. А незаконного…
— Всем миром выберем. И станет он законным, — продолжил Кривошеин, — Михаил Романов тоже когда-то незаконным был, пока народ свою волю не изъявил. И сейчас бы так. Был бы царь — и народ поддержал бы нас. Пожили без царя, узнали теперь почем фунт лиха. Особенно крестьяне. Они в нашем государстве — главная сила, всю страну кормят. А к ним бы и рабочие примкнули… Это я так, в порядке размышления.
— Позвольте не согласиться, — отозвался со своего места генерал Абрамов. — Крестьянин, взять, к примеру, тех же донцов, прошел школу мировой войны. И нахватался от родовитой интеллигенции — офицеров, генералов — вдоволь зуботычин. Что в армии, что дома крестьянин всегда ощущал себя черной костью. Его во все времена унижали. А у него начала просыпаться своя гордость. Не-ет, он теперь уже не потерпит издевательств. И не простит.