Из «главной юрты» им навстречу вышел зайсан Костька — такой же, как и тогда, в Питере: статный, высокий, широкоплечий, с невозмутимым тёмно-коричневым лицом, покрытым глубокими морщинами. Да и одет он был похоже, только поверх светлой рубахи — вместо кофейно-коричневой безрукавки — красовался тёмно-бордовый малахай без воротника. И амулет, сработанный из неизвестного белого металла, был на прежнем месте.
— Добрых дорог, любопытные странники, однако, — пророкотал шаман. — Рад видеть вас. И тебя, однако, внучка названная.
— И вам, отче, здравствовать, — почтительно потупилась Айлу.
— Добрый день, уважаемый зайсан, — поздоровался Писарев. — Вот, мы и прибыли в вашу вотчину. Как и договаривались…
— Ой! Не может быть! — неожиданно разволновалась Анна Петровна. — Степан, вы ли это?
— Когда-то, однако, меня величали этим русским именем, — чёрные глаза Ворона оставались бездонными и равнодушными. — Давно это было.
— А меня, меня вы помните?
— Нет, женщина. Извини, однако…. А когда наши жизненные Пути пересекались?
— В 1993-ем году, в отрогах Колыванского хребта. Вы тогда в нашей экспедиции разнорабочим трудились: вкусную походную кашу варили, злых медведей отпугивали, жирных куропаток добывали, полосатые геодезические рейки — от пункта к пункту съёмки — носили.
— Мне нынче те Времена неинтересны, — помолчав секунд десять, сообщил Челпанов. — Совсем, однако…. Непросто тогда жили. Шаманство было строго-настрого запрещено. Как, однако, и общение с Духами. Приходилось всегда осторожничать и приспосабливаться, однако. Всегда. Да и без конкретной цели, однако, бродить по алтайским горам было нельзя: могли обвинить в тунеядстве, бродяжничестве и посадить в тюрьму…. Прошу, гости дорогие, в мою юрту. Проходите, однако. Проходите…. Складывайте вещи вот здесь, чтобы не мешали. Поговорим. А потом, однако, и поужинаем…
В юрте, благодаря стараниям двух старинных керосиновых ламп, было достаточно светло. А ещё и очень уютно: много различных звериных шкур и полосатых домотканых половичков, светлая самодельная мебель, включая просторный обеденный стол и несколько приземистых табуретов, широкая кровать, аккуратно застеленная светло-бежевой кошмой, и несколько солидных антикварных сундуков. Сундуки были щедро оббиты иссиня-чёрными полосами железа, а на их крышках были расставлены бронзовые, деревянные и костяные фигурки людей, алтайских Духов, животных и птиц. За кроватью находилась плотная буро-серая ширма, искусно расшитая золотисто-серебристыми драконами и отделявшая, судя по долетавшим аппетитным запахам, основное помещение юрты от «кухонного уголка». Рядом с ширмой — на разноцветном полосатом половичке — сидел кот: очень большой, чёрно-белый, усатый, с огромными ярко-изумрудными глазищами. А на столе была расстелена подробная географическая карта, нарисованная от руки, которую с интересом изучал Иван Павлович Лазаренко — собственной профессорской персоной.