Почувствовав, что нос баржи повело влево, Матиас оглянулся. Румпель за его спиной был повернут. Тангейзер налег на рукоятку. Руль двигался с трудом, словно сквозь грязь, а затем и вовсе остановился. Послышался тихий крик. Из воды появилась маленькая белая рука и ухватилась за вырезанную на руле русалку.
Отпустив румпель, который тут же вернулся в прежнее положение, Тангейзер бросился на корму и перегнулся через борт. За правую сторону руля держался мальчик. Вероятно, баржа догнала его, и он использовал свой шанс. Ребенок, похоже, был голым и из последних сил дрыгал ногами, пытаясь выбраться из воды. В результате руль еще сильнее прижимался к левому борту, поворачивая баржу.
Иоаннит опустился на колени и протянул руку, чтобы вытащить мальчика.
Мушкетеры заняли удобную позицию и проявили должное терпение. По собственному опыту рыцарь знал, что пуля из гладкоствольного мушкета с расстояния больше тридцати ярдов не представляет особой опасности. Мушкеты использовались – если не считать устрашения – для залпового огня по большим скоплениям противника. Внезапный поворот баржи открыл корму, которую раньше защищал редут из мешков, а мушкетов на берегу было много.
Тангейзер ухватил мальчика за левую руку и под правую подмышку. Поднимая его из воды, он увидел вспышки фитилей, прижал ребенка к груди и повалился боком на палубу. Что-то ударило его в живот. Матиас перевернулся на спину. По его бокам текла кровь – но чужая. Мальчик в его руках обмяк и не шевелился. Госпитальер приподнял его и увидел у себя на животе лужу крови, а в ней – мушкетную пулю. Сдвинув тело ребенка в сторону, он привстал на одно колено. Пуля скатилась на палубу.
Румпель.
Тангейзер приподнялся, а затем снова опустился на одно колено.
На шее мальчика, под скулой, было ярко-розовое родимое пятно.
Матиас вспомнил, как рука матери поспешно прикрыла это пятно, словно боялась, что мальтийский рыцарь примет его за отметину дьявола. Мальчик улыбнулся ему у ворот Парижа – самое яркое впечатление за много дней.
Тангейзер взял ребенка за плечи. Голова его безвольно болталась.
– Вы же ушли. Выбрались из Парижа. Зачем вы вернулись? – с досадой прошептал иоаннит.
Матиас сам не понимал, почему так расстроился. Мертвых мальчиков в реке было больше, чем рыбы. Он собственными руками, не поморщившись, убирал их трупы, расчищая дорогу Гриманду.
– Я тебя не знаю, парень. Откуда ты знаешь меня? – спросил он едва слышно.
Выгребная яма отвращения, на дне которой лежали его давние воспоминания и в существовании которой он редко осмеливался признаваться даже самому себе, переполнилась, выплескиваясь через горло. Тангейзер знал этого мальчика. Он завидовал ему. Потому что для того все уже закончилось.