Дело в том, что Демут-Малиновский, скончавшийся в 1846 году, был похоронен не на Тихвинском, а совсем на другом кладбище – на Смоленском. Через пять лет там же была погребена его жена Елизавета Феодосьевна – суждено ей было лежать вместе со своим отцом, скульптором Ф. Ф. Щедриным, под единым надмогильным памятником, жертвенником из гранита. Такой же памятник был на могиле С. Ф. Щедрина, художника-пейзажиста, ее дяди.[34] В тридцатые годы двадцатого века два кладбища на территории Александро-Невской лавры, Лазаревское и Тихвинское, обрели статус мемориальных. Лазаревское превратилось в музей – Некрополь XVIII века. Поскольку братья Щедрины как творцы принадлежали этому веку, их в числе других знаменитостей перезахоронили на Лазаревском, сюда же перенеся оба памятника. Дочь была перезахоронена с отцом. А спустя несколько лет и самого Василия Ивановича Демут-Малиновского – по несомненности заслуг – перезахоронили на соседнем Тихвинском, названном в ту пору «Некрополем мастеров искусств и современников А. С. Пушкина».
А лежал Василий Иванович в своей первой могиле на Смоленском кладбище без малого век. И стояли быки на одном месте долгие годы.
Получается, что потревожили прах Демут-Малиновского как раз тогда, когда отправили его быков на край города к «мясному гиганту».
А еще получается, что мужа и жену разлучили, и покоятся они теперь на разных кладбищах, хотя и соседних, отделенных друг от друга двумя каменными стенами.
Памятник на могиле Василия Ивановича появился лишь перед войной. А в начале войны случилась эта история с приходом быков к нему.
Так что не просто быки приходили к своему создателю, но и сам создатель совершал необъяснимый путь им навстречу.
Что-то слишком оно причудливое, невероятное совпадение (если оно – совпадение…) – даже для нашего, ко всему уже, казалось бы, привыкшего города.
Если бы не стены вдоль прохода, разделяющего Тихвинское и Лазаревское кладбища, бюст Достоевского с могилы писателя глядел бы прямо на памятник человеку, похожему на Пушкина, каким его показывают у нас в кино: пышные бакенбарды, «нерусскость» черт лица… Иной прохожий замрет в изумлении. Но Пушкин тут, конечно, ни при чем. Современники – вот и все соответствия.
Лежит бронзовый человек на холодном камне, ревматизм его уже не пугает – даром что врач. На боку лежит, на левом, головой упирается на руку, согнутую в локте. Исключительно выразительная скульптура. Тщательность проработки деталей (взять, хотя бы прическу, укладку волос…) наводит на мысль о гиперреализме. Несомненно, таким Адольфа Магира знали живым.