Построенные в конце прошлого или в начале этого века дома тянулись вдоль западного края городского лесопарка; многие из довольно щедро нарезанных участков граничили прямо с лесом, и их владельцы, даже не выезжая из города, могли наслаждаться природой. В целом, домов было не больше шестидесяти – семидесяти, теперь, конечно, на одном таком участке уместились бы три-четыре современных здания. Мюнстеру было известно, кого эти цветущие изгороди и увенчанные медной ковкой стены скрывают от посторонних глаз. Здесь жили сливки общества. Вышедшие на пенсию главные врачи и профессура, старые генералы, бывшие министры и бизнесмены прежнего поколения. Может быть, какой-нибудь дворянский род, уставший от собственного поместья и жизни в деревне. Ясно было и то, что средний возраст здешних жителей приближался скорее к ста, чем к пятидесяти годам. И в этом отношении судья Хейдельблум не был исключением.
«Вымирающая раса, – думал Мюнстер, проходя по благоухающей жасмином улице, когда вдруг услышал за одной из изгородей детский смех и плеск воды. – Скорее правнуки, чем внуки», – решил он.
Ну да, часть домов, наверное, перешла кому-то по наследству.
Он подошел к резиденции Хейдельблума и позвонил в колокол у ворот. Через некоторое время послышалось шуршание гравия, и показалась служанка в черной юбке и блузке, фартуке и белом чепчике.
– Да?
– Интендант криминальной полиции Мюнстер. У меня назначена встреча с господином судебным советником.
– Пожалуйста, следуйте за мной. – Она открыла калитку.
Служанка была полновата и с красивыми рыжими волосами. На взгляд Мюнстера, ей можно было дать не больше девятнадцати-двадцати лет.
Как забавно устроена жизнь!
Судья Хейдельблум принял его в библиотеке. Сквозь открытые стеклянные двери в сад были видны газон и фруктовые деревья, и контраст между улицей и домом казался резким до пародии. За окном – зеленеющая распускающаяся жизнь, ароматы трав и пение птиц; внутри дома – темный дуб, кожа, камчатная ткань и старые книги. А также довольно резкий запах темно-зеленых сигар; одна из них и сейчас дымилась в гранатового цвета порфировой пепельнице, которая стояла перед Хейдельблумом на столе.
Мюнстеру показалось, что и внешне, и запахом они немного напоминают те тонкие сигары, которые курил комиссар.
Ему предложили сесть в кожаное кресло в классическом английском стиле, очевидно придвинутое к столу специально для этого случая, и когда Мюнстер в него опустился, то обнаружил, что лысый птичий череп старого судьи возвышается на полметра над его головой.
Разумеется, неслучайно.