— Ничего. Умный ты мужик, Саныч. Сколько я тебе должен?
— Давай посчитаем… Если с шестого — сегодня шестнадцатое, десять дней…
— Ну да! Что — твои трое суток в ментовке я тоже оплачивать должен? Неделя! Неделя — и не больше.
— Мастер, не мелочись! Я же не прошу за нахождение и застенках двойной тариф… Хотя стоило бы!
— Нормально! Неделю работал — за десять дней получаешь… Я так с вами, коррумпированными элементами, разорюсь!
— Слушай, бред какой-то! Да подавись ты вообще своими деньгами! — Виноградов сделал вид, что уходит.
— Постой! У тебя что — коллеги вместе с печенью чувство юмора отбили? Не обижайся…
Степаненко медленно, зная, что капитан оценивает каждое его движение, сунул руку в маленькую поясную сумочку. Достал пачку грязно-зеленых купюр:
— На!
Виноградов нарочито небрежно сунул доллары в карманы. Переступил с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.
— Спасибо. С тобой приятно иметь дело… Уезжаешь?
— Да. Прямо сейчас.
— Может, еще увидимся? — Ему очень захотелось сказать Мастеру что-нибудь приятное.
— Увидимся. Наверняка… — И, улыбнувшись одними уголками губ, добавил, пожимая протянутую руку: — Все там будем. Кто раньше, кто позже…
— Прощай, — Виноградов уже понял. Он только не знал, когда и как все это произойдет.
— Всего доброго…
Владимир Александрович, не торопясь, повернулся и сделал несколько шагов по тропинке, в сторону автобусной остановки. Напряженный слух уловил — далеко за деревьями, в той стороне, куда скрылись крепыш с приятелем, что-то тяжело хрустнуло. Может, они рассчитывали, что Виноградов вернется назад, к «Динамо»? Тогда есть шанс…
— Капитан!
Обернувшись на окрик Степаненко, Виноградов увидел направленное на него дуло, упрятанное в черном цилиндре глушителя.
— А премию?
Пистолет в руке Мастера беззвучно дрогнул. Что-то раскаленное, огромное и тяжелое, больно ударило Владимира Александровича в грудь, опрокидывая и лишая воздуха…
Он не сразу потерял сознание, успев обрадоваться россыпи команд и коротких злых очередей, заполнивших лес, затем из мира Виноградова исчезли звуки, — и в полной тишине высыпали на поляну невесть откуда взявшиеся фигуры в «камуфляжах»… И последняя мысль — тоскливое удовлетворение червяка, насаженного на крючок, когда его заглатывает прожорливая рыба.
1993 год