– Да вот, стихи сочинил в честь одной прекрасной дамы и готов показать их вам, но только при одном условии: если угадаете, кто моя красавица, обещайте не вредить мне в ее глазах.
О, если б вам в любви я все же мог признаться —
Что, синеглазая, вы молвили б в ответ?
Любовь терзает нас – как от нее спасаться?..
Она безжалостна и к вам, – и, может статься,
Навлек бы на себя тогда ваш гнев поэт.
О, если б я сказал, что в тягостном молчанье
Прошли шесть месяцев неодолимых мук?
Нинон, вы так умны, что о моем признанье
Вы, как волшебница, проведали б заранее
И мне ответили б: «Я знаю все, мой друг!»
О, если б я сказал, что стал я вашей тенью
И, к вам прикованный, живу я как во сне?
Вы знаете, Нинон, что вам к лицу сомненье,
И на мольбы мои с оттенком сожаленья
Вы возразили бы, что трудно верить мне.
О, если б я сказал о том, что вам известно,
Что ваших милых слов мне не забыть теперь, —
Тогда, сударыня, тогда ваш взгляд прелестный
Сверкнул бы молнией карающей небесной
И указали б вы мне, может быть, на дверь.
О, если б даже я сказал, что втихомолку
Я плачу и молюсь, один в тиши ночной, —
Когда смеетесь вы презрительно и колко,
Ваш ротик за цветок любая примет пчелка, —
Пожалуй, стали б вы смеяться надо мной!
Но все ж до этого, Нинон, вам не дознаться —
Я буду приходить, садиться у огня,
И слушать голос ваш, и пеньем упиваться,
И вы вольны шутить, смеяться, сомневаться, —
Вы не узнаете, что мучает меня!
О, сколько разгадал я тайн в любовной муке!
По вечерам стою, застыв на краткий миг,
Когда по клавишам порхают ваши руки, —
Иль вы уноситесь со мной под вальса звуки,
В объятиях моих сгибаясь, как тростник.
Но только ночь придет и мир угомонится, —
К себе вернувшись в дом, завешу я окно,
Чтоб без свидетелей достойно насладиться
Своим сокровищем – я вправе им гордиться:
То сердце чистое, что вами лишь полно.
Да, я люблю! Любовь моя вне подозренья,
Я никому о ней ни слова не скажу:
Мне тайна дорога, мне дороги мученья —
И клятву я даю любить без сожаленья,
Но не без радости, – ведь я на вас гляжу!
И все ж блаженства мне не суждено дождаться!
Жизнь или смерть найти у ваших ног – о нет!
Как горестно, увы, мне в этом убеждаться!
О, если б вам в любви я все же мог признаться,
Что, синеглазая, вы молвили б в ответ?
[16]Закончив чтение, Эммелина молча возвратила листок Жильберу. Немного спустя она сама попросила у него стихи, прочла вторично и, оставив листок у себя, с равнодушным видом держала его в руке, как это делал незадолго перед тем Жильбер, потом кто-то подошел к ней, она встала и забыла отдать стихи.